Граф, подал знак ждать и побрёл за шкурой, которая оставалась на прежнем месте, ведь под ней, как оказалось - он возлежал, пребывая без сознания. Набирал силу многоголосый стрекот сверчков, воспевающих оды своей краткой жизни. Им вторили ухающие звуки, долетавшие с невидимых клювов сычей и филинов, вышедших на ночную охоту, ради пропитания. Фон Риггерсбург, давно не оказывался в таких местах, которые городскому жителю весьма непривычны и зачастую неприятны. Привычка действовать поближе к мегаполисам, оставалась у него неистребимой, хотя и вольный дух протестовал против каменных блоков стен и зданий.
Едва он отвлёкся от потасовок, скандалов и перебранок, к его телу аккуратно прикоснулись конечности мороза, остужая и так неизбалованное теплом тело. В подвывающей, визжащей и живущей по своим канонам лесной тьме, Фернан увидел нового врага и поспешил ретироваться. Подхватив шкуру и скатав её в рулон, он закинул её за плечо и поспешил к манящему огоньку костра. Сбоку, прошуршало, перемалывая снег, чьё - то туловище, издавая шлепки и звуки всасывания. Лишь железо нервов помогло добраться до желаемого укрытия, в оградительный круг света. Ливио поприветствовал сжатым кулаком бухнувшегося на распущенную шкуру графа и передал деревянную посуду, с налитой аккурат до краёв пряной жидкостью.
- Благодарю. Судя по густоте, суп?
- Зелёный борщ, однако, постный, без яиц и мяса. Зато свёклы и капусты накрошил - будь здоров! Ну, что... - Ливио, потянулся к своей необъятной сумке, и полез искать в куче кармашков... шкалик. Жестом опытного лицедея, он извлёк его на свет и оттуда же достал, две стопки, из тёртого серебра с отчеканенным узором из переплетённых линий и купола над ними.
- Ого! Даже так. И не жаль такие ценности в поход таскать? - Фернана пробрал смешок, от уникальности его спутника. Умеет удивлять, конечно. Этого у него не отнять.
- Коли ты про чарки, то их я купил на одной распродаже у разорившегося богатея, а вот шкалик... иллиты загнали мне его по немереным деньжищам, но он того стоил. А вот его содержимое - настоящее чудо! Дворды пьют этот напиток просто маниакально, отчего даже они могут от него поймать белую горячку. - Он, тетешкая, словно младенца, ласково повозил щекой по стеклянному горлышку, и пощёлкал по донышку ногтём: - Горный хрусталь. Дворды добавляют свою особенную рецептуру, после чего ты можешь хоть головой биться - никак не разобьёшь их изделия! Я эту бутылку, пытался топором приложить, так лезвие отскакивало, как заяц от последней окученной самки.
Фернан, ворчливо отметил: - Ты только и можешь, что топором бить, по всему чему только можно. Но рюмку он все, же поднял и выпил, после краткого тоста: - За успех похода!
Закусить не получилось в силу традиции, и пришлось терпеливо ждать, пока Ливио старательно, стараясь не проронить ни единой капли, разлил содержимое шкалика по рюмкам и они выпили. На сей раз, молча и быстро, потому как от голода кишечник узлом заворачивался.
Снаружи их уютного пристанища подвывал холодной ветер, перемежаемый с колким снежком. В лесу, продолжалось мельтешение живности, которая не впала в спячку. Слышались крики ночных птиц. Пустота в сердце разглаживалась, со съеденной пищей, и стало... по - настоящему хорошо. Отказавшись от очередной чарки решительным жестом, Ливио был выпровожен на край шкуры, где он, вооружившись точильным камнем, стал вытёсывать остроту топора и кухонного ножа.
Граф подвинулся ближе к огню, и глаза заворожено впились в трескучее пламя, первичное, как сам мир. Пелена усталости заволокла его глаза и сковала члены. Получше запахнувшись в шкуру, он обмотал её вокруг себя, несмотря на протесты со стороны спутника и улёгся, животом к полу. Сознание поплыло, прежде чем он дотронулся до воображаемой подушки...
Бороздя непроглядную черноту, яркие болиды комет, прожигали засасывающую темноту. Количество их колебалось, но всё воображаемое небо, засеивалось их разрушительной мощью. Миг - и субстанция, исполняющая функции мира, погрязла в ревущем пламени. От сего огня не исходил жар, и он быстро терял силу, принимая бесславный конец. Оставалось лишь предвкушение от той комедии, что последуют за последней отгоревшей искоркой.
Быстро или медленно, но материя выдавила последнего агрессора, и покой возликовал в этих вечных чертогах. Прошло тысячелетие. В связи, с чем такая крупная цифра и почему именно десять сотен лет? В безвременье, это попросту фикция, и посему можно называть любые суммы. Суть же в том, что произошло, спустя это летоисчисление. Где то в нутре, этого странного мира, показался небольшой, но смелый огонёк. Видимо он всё же сумел выжить в этой ненасытной утробе, погасившей всех его собратьев. Запрыгав строптивым кузнечиком, его курс оказался выбран и скорость этого мнимого “кузнечика” зашкалила за все возможные максимумы и ограничения.