"Но если принять яд, который умертвит все, и, главное, мозг, - подумал Войтецкий, - то они уничтожат, сожгут мою жену, как носительницу некоторой информации, и дочь - только потому, что это дочь человека, их обманувшего".
Войтецкий похолодел. Ему уже показалось, что над его женой и дочерью смыкается болотная тина.
Он решил развлечься, но здесь, в коттедже, к его услугам была только немецкая бравурная музыка. Разыскав диск с какой-то опереткой, Мирослав принялся было насвистывать в такт музыке, как вдруг увидел, что в открытое окно за ним наблюдает Рихард Швабе - ординатор отделения.
- Развлекаетесь, господин Войтецкий? - развязно проговорил немец.
Войтецкий принужден был изобразить на своем лице умильную улыбку, иначе здесь было не принято, и повернулся к немцу.
Швабе ничего не было нужно, он просто прогуливался от безделья и от безделья же наблюдал за Войтецким - игра, приносящая немалые барыши тому, кто брался в нее серьезно играть: сперва выследить, запомнить или лучше зафиксировать малейшее отклонение настроения объекта, а потом невзначай сообщить и обещать не напоминать о нем - за малую мзду. В эту игру играло даже высшее командование.
Сейчас за то, что он включил музыку в часы работы, Войтецкий проиграет бутылку коньяка, которую он с радостью готов был отдать Швабе, да и еще что-нибудь в придачу, только бы остаться наедине с собой.
Но Швабе не пожелал немедленно оставить Войтецкого. Он еще довольно долго продолжал вести с ним разговоры, но Войтецкий отвечал невпопад, и это бесило немца, потому что он чувствовал, что мог бы увидеть что-нибудь еще более существенное, но не - вовремя, как говорят в разведке, "засветился". И в конце концов он убрался не солоно хлебавши.
После его ухода Войтецкому стало совсем тошно:
"Боже, я даже не могу на них броситься, чтобы выместить все свои чувства, потому что боюсь", - подумал он. И закрыл лицо руками. Просидел так несколько минут и начал постепенно приходить в себя.
Перед ним была холодная, белая лаборатория. Ряды кнопок по стенам принуждены были выполнять любое его желание, и все-таки Мирослав чувствовал здесь себя не хозяином, а узником; что-то такое неуловимое было в этой обстановке, что превращало хозяина в узника.
Он подумал о том, что теперь лучше всего уткнуться головой в подушку и заснуть. Быть может, в самом деле утро вечера мудренее. Но по правилам игры еще надо было идти в банкетный зал, на очередную вечеринку, там притворяться веселым, шутить, пить с этими выродками - и думать о том, как их уничтожить. Последнее время он думал об этом часто.
"неужели нельзя создать специальный штамп, уничтожающий фашизм?" Сама мысль была забавна - она развеселила Войтецкого. Да, надо создать его, пока хотя бы в мечтах.
Войтецкий одевался на прием. Отхлебнул коньяка...
И вдруг на улице, под россыпью звезд, ему снова не захотелось жить. Дело в том, что звезды, как и все здесь, были не настоящие, они были бутафорией, чтобы по ним определили местонахождение Центра. Устроители этого "гнездышка" постарались довести суррогат бытия до абсурда...
"резиновые женщины и искусственные звезды - вот удел таких, как Швабе. И я, ученый Мирослав Войтецкий, среди них".
Он обхватил голову руками и заплакал.
Слезы успокоили Войтецкого. Впереди маячил огнями, но при этом отталкивал бравурной музыкой, развлекательный павильон - домик, где собрались все те, кто был ему так неприятен.
Не доходя нескольких метров до павильона, Мирослав Войтецкий неожиданно повернул назад, в свой коттедж. Он ничего не видел перед собой, даже искусственные звезды смазались на своде неба. Ему было невыносимо плохо. Не включая света, он подошел к столу, резким движением выдвинул ящик, нашел лекарство, от которого ему могло бы быть легче, и вдруг понял, что легче не станет, наступит успокоение, а дальше будет нечто такое, чего ему не пережить - отрезвление.
И Войтецкий решился.
Он нашарил в кармане ключ, отворил дверцу сейфа и вынул оттуда совсем иное лекарство. Такая таблеточка приносит облегчение почти мгновенно и навсегда. Это был яд.
Войтецкий точно знал, что не надо размышлять ни о чем, прежде чем выпить эту таблетку, иначе мысли заведут к жене и дочери. Но, быть может, после его смерти им удастся спастись. Он разорвал упаковку и налил стакан воды. Сам подсознательно тянул время, ведь можно было проглотить таблетку и без воды. Но отчего-то ему понадобились эти пять-шесть секунд, которые он наполнял стакан.
Войтецкий вскрыл металлическую упаковку и в эту секунду услышал внятный, гулко отдававшийся в пустом помещении голос:
- Не надо, герр Мирек, есть другой способ протеста.
Войтецкий потерял сознание. Он не смог быть даже хозяином своей смерти.
...Советские войска освободили Кавказ. Но работа по созданию сверхоружия шла медленно, хотя и шла.
И во ТЕ СИЛЫ, которые готовили сверхоружие, способное не только уничтожать, но и направлять человеческую мысль, приняли решение во что бы то ни стало в очередной раз поднять тонус Войтецкого и установить, какого рода претензии были у человека, являвшего собой мозг предприятия. Поэтому решено было внедрить в окружение Войтецкого кого-нибудь, кто способен стать ему надежным товарищем.
В течение длительного времени, но все же по ускоренной программе, шло обучение оберлейтенанта Вендта дружбе с Войтецким.
Для начала Вендт решил изучить Войтецкого и для этого вылетел в Берлин. Здесь он встретился с фрау Гильдой. Фрау Гильда, как это ни странно, мало знала мужа, а красивому незнакомцу доверилась сразу.
Поручив ее и дочь специальной службе наблюдения, Вендт вылетел обратно в Центр.
Выйдя из самолета и сделав первые несколько шагов по острову, Вендт прислушался. Не было ставшего за несколько дней привычным воя сирены, не было стрельбы. Кругом росла экзотическая трава, покрытое сеткой небо все равно, несмотря на принятые меры предосторожности, было синим. Бушевал океан. Его волны, набегая одна на другую, брызгами разбивались о скалы, и Вендт на одно мгновение подумал: "А зачем я здесь, чтобы уничтожать"? Но тотчас же взял себя в руки. Он здесь, чтобы уничтожать не это, не природу, он должен уничтожать тех, кто на эту природу посягает, он здесь, чтобы уничтожить и превратить в рабов большинство, и тогда меньшинство скажет ему спасибо. Вот за это "спасибо" и работал Вендт. Ничем, впрочем, не рискуя. Подумаешь, обмануть полусумасшедшего ученого, войти к нему в дружбу - вот и все дела.
Но зная уже романтическую натуру Войтецкого, он понимал: надо было не переиграть.
Первая встреча была организована Вендтом на берегу океана. Провокатор делал вид, что не замечает Войтецкого, совершающего свой утренний моцион. Вендт громко декламировал себе под нос стихи.
А Войтецкий думал в этот момент о своей семье, и странные звуки человеческого голоса, сложенные в рифмованные строки, заставили его остановиться. На острове, призванном сеять смерть, на острове, оцепленном тысячами рядов солдат Вермахта, звучали стихи! К этому было привыкнуть еще труднее, чем к постоянным бомбежкам.
Глава 17. Полстакана женщины
Утверждения о том, что распространение
опасного заболевания - синдрома приобретен
ного иммунодефицита (СПИД) началось с тер
ритории Африки, не выдерживают критики,
отмечается в докладе французских ученых
Жакоба и Лили Сегал. По своей структуре
вирус СПИД - искусственный продукт, полу
ченный в результате манипуляций с генами
человека. Структура генов этого вируса резко
отличается от структуры генов африканской
зеленой обезьяны, ранее названной некоторыми
специалистами в качестве разносчика СПИД.
(Из архива Вождаева)
Консервированные мутанты - вот в чем была идея Войтецкого, и с этой идеей считались все, более того, терпели Войтецкого, потому что он был именно тем, кто мог бы эту идею осуществить.
Мирослав работал день и ночь.
Вендт преданно следовал за нм по пятам. Мало что понимая в том, что делал Войтецкий, он тем не менее своей неусыпностью тоже помогал делу.