К ней никого не допускали, даже прислугу. За ней ухаживали только медицинские дроиды. Эту изоляцию по приказу самого Отца Кайло переносила легко.
Она понимает. Все понимает. Отец лишь хочет оградить ее от волнений.
Все что надо, она узнает потом.
Вновь и вновь вылезающее под закрытыми веком, украденное у крииден, воспоминание будоражило, вызывая столько вопросов без ответов, что голова шла кругом. Что если это лишь фантазия?
Но вот она — без глаза, без руки, со шрамом.
Если этот говнюк действительно видел будущее, значило ли, что его возможности перешли на новый уровень? Кайло еще никогда не слышала о тех, кто мог видеть будущее. Повелевать, управлять живыми и мертвыми с помощью своей воли, убивать. Читать все самое сокрытое и ворошить память, двигать предметы. Это умела и она.
Но не видеть будущее.
Это воспоминание могло быть и навязанным мороком, но тогда вообще терялся смысл. Хорошо просчитанный акт агрессии, попытка управления? Деталь логически выстроенного плана? Слишком много если и катастрофически мало информации для анализа. Сейчас бесполезно что-то думать. Полная изоляция не позволяла что-либо делать без доступа к информации.
Кроме мести.
Месть.
Не за свое оскорбление. Не за свой глаз и руку.
За гибель детей Зеллы.
Да и думать о мести тоже не очень хорошо удавалось. Дело было даже не в том, что она хотела отомстить. По-честному, конечно, она хотела мстить. Но опять-таки, неизвестно, что произошло и что происходит сейчас, пока она бесцельно болтается в питательном бульоне. Но множество мыслей вертели, крутили разум.
Это было подобно удару под дых.
Месть привнесла в общий план множество новых факторов и причин действовать по-новому.
Через две недели Отец и Мать лично принесли ей новую одежду. Она тогда просто бесхитростно заплакала, глядя на них с пола.
Кайло радовалась общности мыслей, радовалась единению мнений, искоса разглядывая свою новую руку. Произведение искусства, кибернетики старались не на страх, а на совесть. Кибернетики действительно старались. Если не смотреть оставшимся глазом, то протез был как живой. Под изящными металлическими прутиками, сформированными по подобию ее старой (уже неживой) руки, ощущались даже пылинки. И слушался он лучше живой руки. На порядок лучше.
А потом внутренности начало крутить и выворачивать. С онемевшего языка все рвались едкие слова, но время еще не пришло, и она просто сидела и бездумно пялилась в пустоту над головой сидевшего напротив зеллонианца.
Сидела и с невыразимым желанием спрятаться под стол глядела в пустоту. Лишь бы никто не бросил в ее сторону и толики жалости, лишь бы пожалуйста, только не смотрите на мое лицо.
А с глазом Отец попросил немного подождать.
Что именно хотел сделать Император, Кайло не поняла, слишком отстраненны были мысли Отца.
Но ему она доверяла.
От киберпротеза глаза она отказалась, решив, что дождется решения Отца. Но уже через пару секунд после принятого решения сумела откопать в сумбурных завалах памяти воспоминания.
Зеллонианский глаз.
Порыв сорваться с места и бежать к Отцу рассказывать она подавила. После совещания она это обязательно сделает.
Собрание всех советников Императора началось давно, но Кайло вдруг уловила выжидательную тишину. Множество лиц уставилось на нее в ожидании ответа на вопрос, который она умудрилась прослушать. Она умудрилась прослушать почти все.
С поверхностью стола что-то было не так, и Кайло, не глядя, водила по нему подушечками кибернетических и живых пальцев в попытках понять, что было лишним.
Почему-то сейчас это казалось важнее всяческих обсуждений.
Когда поняла, что именно там было, то улыбнулась почти так же, как улыбалась она кому-то в тех украденных у принца крииден воспоминаниях. Под пальцами кривые, едва уловимо тонкие, бороздки выстроились в целый рисунок, корявенько подписанный огромными триглифами письменности детей Зеллы.
Мама, папа. Ниже шесть кривых карикатурных очертаний, призванных изобразить детей Императора.
Он даже пытался интуитивно отобразить их возраст разницей в высоте нарисованных фигурок. И себя тоже нарисовал, рядышком с теми шестью уродцами самой маленькой фигуркой. Подписал просто и коротко — я.
И ее он нарисовал, точно так же, как изобразил по мере своих детских сил остальных.
Он вообще не видел разницы между ней — человеком и остальными — истинными зеллонианцами.
Лишь одно существо могло оставить столь своеобразное послание. Седьмое дитя прекрасно знало, где ее постоянное место за общим столом. Самый любимый брат оставил ей это.
Седьмое дитя искренне не видело разницы. Для него она была такой же зеллонианкой, как и все вокруг.
Кайло лишь могла мечтать, чтобы его детство оставалось как можно дольше в своей наивности и непосредственности.
Это стало началом пытки. Адской, мучительной, сбивающей напрочь дыхание.
Мир еще был ровным, но линии уже кое-где искажались. Один мельком брошенный взгляд на ногти живой руки подстегнул желание спрятаться где-нибудь в самом заброшенном бункере.
Чтобы там и остаться до конца жизни.
Чтобы никто не увидел ее позора.
Почерневшие лунки ногтей водили по исцарапанной поверхности, отчетливо давая понять, что ее заражение уже началось. Заражение гнилью человека. Без обряда очищения она станет скоплением ярости, тлена и злобы. Бездушным комком плоти, сеющего разруху и боль. Концентрацией гнили, позорного вируса, выводящего ее разрушительный хаос на совсем иной уровень, где это станет началом цепной реакции саморазрушения.
И тогда ее больше никогда не допустят к нему. Ей больше никогда не получится обнять Седьмое Дитя, что с хихиканьем запрыгнет к ней на живот, обхватив всеми маленькими четырьмя ручонками ее плечи и шею, и сцепив хворостинки ног у нее за спиной, начнет задавать миллионы вопросов, преданно заглядывая в глаза.
А может действительно пора спрятаться в каком-нибудь бункере?
— Шестое дитя!
Ментальный зов Отца вышвырнул ее из ямы самоуничижения. Наконец-то он захотел выслушать и ее. При всех.
— Я… задумалась.
— Тебе есть что рассказать.
Это не было вопросом. Отец был умен и прозорлив. Отец не был подвержен человеческой гнили.
— Возможно — акт агрессии со стороны Крии. Мой созданный образ простой девицы из обслуги принес плохие плоды. Рейнар посчитал меня пешкой. Он чуть не выжег мне мозги. Что именно искал — мне до сих пор непонятно. Сколько информации он украл — тоже. Я… не смогла противостоять ему. По крайней мере сразу.
— Император Крии уже принес свои неофициальные извинения. Личный разговор с ним прошел на обычном уровне. Итоги разговора обсудим позже.
— Я считаю, что действия принца Крии были спонтанными. Я видела его лицо. Он не знал, кому в голову лезет. Наверняка, своему правителю он уже рассказал, кто я.
— Рассказал.
— Не уверена, что обо мне знает руководство Наивэ. Иначе они бы не посмели напасть. Люди посчитали меня очередной пешкой. Мою гибель они бы замаскировали как несчастный случай. Наивэ дважды откладывали завершение строительства. Перед инцидентом я заметила наши чертежи перед глазами крииден. По каким причинам люди позволили себе нарушить пункт договора о конфиденциальности — мне пока что неизвестно.
— Крии отрицают причастность к этому.
— Крии не лгут. Они могут промолчать.
Недоговорить.
— Крииден прямо заявили, что не собирались красть чертежи.
— Значит, хотели просто ознакомиться и запомнить.
— Возможно.
— Я не буду отправлять Наивэ рекламацию.
— Поясни.
— Сначала уточню, что там происходит. Сколько инженеров там осталось?
— Все.
Это был… вполне ожидаемый поворот. Приказа уходить им никто не отдавал. Ответ уже давал советник Кимал. Горло сразу стянуло тугой удавкой. Его третий сын Шим погиб из-за нее.