Кэссиди расхохоталась – безудержно и громко, как обычно смеются на вечеринках или в столовой, но никак не на уроке в тихом классе. Шарлотта и Джилл резко развернулись и злобно зыркнули на нас.
– Прости. – Губы Кэссиди изогнулись в насмешливой улыбке. – Ты правда хочешь знать, спят ли там все ученики друг с другом?
Я поморщился.
– Я хотел спросить: это школа-интернат?
– Си, эс ун интернадо. Да, это интернат, – ответила Кэссиди. – Наверное, нам все же лучше перейти на английский.
Так мы и сделали. Я узнал, что Кэссиди закончила летнюю программу Оксфорда для старшеклассников, где изучали Шекспира; что однажды она оказалась в очень затруднительном положении в Трансильвании; что из-за акустики готической архитектуры ей приходилось учиться играть на гитаре на крыше общежития. Я никогда не выезжал за пределы страны, если не считать трехчасовой поездки в Тихуану с Джимми, Эваном, Шарлоттой и Джилл на весенние каникулы в прошлом году. И уж точно никогда не был в театре «Глобус»[9], не вылезал из окна спальни с гитарой на спине, и у меня не крали паспорт цыгане, расположившиеся у замка Дракулы. Все, что я делал, все, что меня характеризовало, навечно осталось в прошлом. Но Кэссиди терпеливо ждала моего рассказа о себе, держа авторучку над бледными линиями тетрадного листа.
Вздохнув, я дал ей стандартный ответ для урока испанского: мне семнадцать лет, мой любимый спорт – теннис и мой любимый предмет – ис-тория.
– Хм, – хмыкнула Кэссиди, когда я закончил. – Рассказ твой скучнее некуда.
– Знаю, – тихо ответил я. – Прости.
– Не понимаю, – нахмурилась она. – Почти все вокруг обходят тебя стороной, но не сводят с тебя глаз. Затем я вижу тебя сидящим в центре этой компании, словно ты чертов король бала, или как там его называют, а потом все, что ты можешь сказать о себе: «мэ густа эль тенис»[10], в который, прости уж, но ты явно никак не можешь играть.
Я пожал плечами, стараясь не показывать, как сильно она растревожила меня своими словами и тем, как много успела подметить.
– Может, я и был королем бала, – произнес я.
Это взбесило Кэссиди. Я же еле сдерживал смех – такими нелепыми сейчас казались пылящиеся на полке глупая пластиковая корона и скипетр, когда на бал я так и не попал.
Дальше мы сидели, усердно игнорируя друг друга, пока не настал наш черед выступать перед классом.
– Йо прэсенто Кэссиди[11], – произнес я, и Шарлотта громко захихикала.
Миссис Мартин нахмурилась.
– Мужланка-Кэссиди, – громко прошептала Шарлотта, и Джилл покатилась со смеху.
Я знал, какой может быть Шарлотта, а Кэссиди как раз грозило стать новым объектом для ее издевательств. Поэтому я сочинил наискучнейшую историю о том, что любимый предмет Кэссиди – литература, что ей нравится танцевать балет и что ее младший брат играет в футбол. Я оказал ей услугу, выставив ее неинтересной и непримечательной. Я не дал Шарлотте в руки оружие для издевок. Однако Кэссиди, видимо, имела другое мнение на сей счет, поскольку, когда я закончил, она зло усмехнулась, поддернула рукава кофты и спокойно сказала классу:
– Это Эзра. Он был королем бала, и он лучший теннисист во всей школе.
5
ВЕРНУВШИСЬ ДОМОЙ, я переоделся в шорты, вышел на задний двор и растянулся на мягком пыльном лежаке у бассейна. Слушая звук льющейся воды в импровизированном водопаде, сделанном из ландшафтных камней, попытался вспомнить, когда в этом бассейне кто-то из нас плавал в последний раз. Солнце припекало грудь. Оно светило так ярко, что я с трудом читал указания в учебнике испанского.
– Эзра, ты что там делаешь? – напугала меня своим криком мама.
Я поднялся и, щурясь на солнце, потопал к дому. Мама застыла за сетчатой дверью, держа в руках мат для йоги.
– Иду я, иду.
– О чем ты думал? – мягко спросила она, когда я вошел в кухню. В одежде для йоги мама казалась гораздо моложе своих сорока семи лет.
– Хотел позагорать, – пожал я плечами. – Я бледный, как привидение.
– О, милый. – Мама достала из холодильника пакет с лимонадом и налила нам по стакану. – Ты же знаешь, что тебе нельзя находиться под прямыми солнечными лучами.
Недовольно хмыкнув, я отпил лимонада. Отвратительного на вкус. Мама покупает только здоровую пищу, поэтому в ней отсутствует по меньшей мере один ключевой ингредиент: глютен, сахар или ароматическая добавка.
Но вот насчет солнца она была права. Я еще не слез с обезболивающих, которые пил после очередной операции на колене, а одним из их «чудесных» побочных эффектов была повышенная чувствительность к солнечному свету. После проведенной во дворе четверти часа слегка кружилась голова, но я бы ни за что в этом не признался.