Няня говорит, а сама всматривается в карточку так напряженно, будто верит: вот так впейся взглядом в фотографию, — и оживет она, улыбнется или хоть мигнет разок. Всё бы легче.
— Вот эта книга. Библия.
Няня достает с самого дна сундучка толстую книгу. Она без картинок, ну да неважно: зато в ней сказано, откуда что взялось.
— Почитаешь и отдашь мне. Руки вымой прежде.
И вот Маша открывает первую страницу: «Вначале было слово и слово было к богу…
И в первый день сказал бог: да будет свет. И стал свет.
И создал бог твердь и сушу…»
«Создал… А из чего создал? Как? — думает Маша. — Но может, это сказано дальше?»
«И сотворил бог моря и реки…»
— Няня, здесь ничего не объясняется, — говорит Маша, прочитав первые главы библии. — Написано: создал. А откуда он взял ее — неизвестно.
— Верить надо, а не допытываться, — говорит недовольно няня.
Но Маша разочарована. Она знать хочет, знать, а не верить.
Няня прячет библию обратно в сундук. Маша соображает: может, она не нашла того места, где всё объясняется? Ответа нет.
Ничего: вот вырастет немножко, еще пройдет годик, ну, два, и опять спросит маму. Привяжется так, что маме некуда будет деваться, придется всё сказать, все тайны раскрыть.
А пока почитаем Чарскую, «Княжна Джаваха».
Маша читает книжку за книжкой. Детская память, как сито, пропускает и теряет бесследно всё, что не затронуло, что оставило равнодушной. Но то, что взволновало, — запоминается, остается. Каких только происшествий не было с княжной Джавахой! Всё забылось. А вот запомнилось, как она бросает обратно подарки, которые чем-то унизили ее достоинство. Княжна бедная, но гордая — это хорошо. И я такой буду, бедной, но гордой.
Во дворе Виктор сует Маше две конфетные картинки: одна «Ананасная», на другой на сиреневом фоне девочка-голландочка в деревянных башмаках и белой, с уголками, шапочке. Хорошенькая картинка.
Но брать от Виктора ничего не следует. Он обижает, дразнит Машу. А раз так…
— Не надо мне твоих картинок! — гордо говорит Маша и бросает их на землю перед раскрывшим рот Виктором. Совсем, как княжна Джаваха. Потом бежит бегом домой, а то он еще поколотит.
В другой книжке рассказано, как одну девушку какой-то злодей увел в горы, привязал к дереву и посулил ей страшные пытки, чтоб она согласилась на обман. А она стояла, привязанная, и дерзко смотрела ему в глаза. Не боялась.
«И я буду такая. Вот никого бояться не буду, никто не заставит меня худое сделать», — думает Маша и преисполняется уважением к самой себе. Для чего, зачем она будет такой — ей еще и самой неизвестно. А почему будет — ясно: приятно быть героем, добрым, смелым, благородным… И для храбрости она затягивает, вызывая ужас у няни, песенку, вычитанную в одной из маминых книг:
Старый муж, грозный муж, Режь меня, жги меня! Я тверда, не боюсь Ни ножа, ни огня!Сборник стихов Жуковского не очень-то понятен. Но стихи читать легко: будто бежишь вприпрыжку по ровному месту… Хорошо! Вот например: «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? Ездок запоздалый, с ним сын молодой».
Вечером мама заглядывает через дочкину голову: что она читает? Слава богу, Жуковский:
— Дай, я покажу тебе, что прочесть.
Анна Васильевна листает знакомые страницы. Вот книга. А вот ребенок, ее дочь. Ее и Бориса, который… который неизвестно где. Неизвестно, что с ним. Что более тяжко, чем сомнения в твердости духа любимого человека! А ведь нет у нее убежденности, что он стоек. Нет.
Пусть книга поможет ее ребенку вырасти стойким, чтоб никто в будущем не смог сомневаться в ней. Что дать ей прочесть?
— Возьми вот это: «Маттео Фальконе», корсиканская повесть. Читай вслух.
Маша с интересом берет книгу.
В кустах, которыми была покрыта Долина Порто-Веккио, со всех Сторон звучали голоса и часто Гремели выстрелы; то был отряд Рассыльных егерей; они ловили Бандита старого Санпьеро…С напряженным вниманием следит Маша за течением рассказа: вот мальчик Фортунато спрятал старика от егерей. Вот егерь дает Фортунато часы за предательство. Мальчик берет их и выдает старика… Ужасный шаг! Это шаг к смерти. Вот Санпьеро схвачен. Раненного, его уносят из дома, и на прощанье…
Он плюнул на стену и, задыхаясь, Глухим, осиплым голосом сказал: — Будь проклят этот дом; Иуды здесь, Предатели живут!