— Это Каминер позволил… Он сказал…
— При чем тут Каминер? Вон спекулянтов!
Сролик стоит растерянный. Его большие остекленевшие глаза уже ничего не видят. Лицо его так бело, что на нем ничего не видно, кроме больших веснушек и страшных глаз.
— Не уходи, Сролик! — реву я, взбешенный. — Не слушай его!
— Он не спекулянт! — кричат отовсюду. Все стучат ногами, свистят.
— Что-о? — сверкает глазами Назимик. — Защищать спекулянтов?! Вон! — Он весь дрожит. — Я приказываю!
Но Буля не отпускает Сролика. Из белого Сролик становится красным. Рот у него открыт, и каждое мгновенье судорожно сжимается его горло, точно он глотает.
— Пропусти! — толкает меня Назимик и хватает Сролика за плечо. — Ты долго будешь здесь стоять?
— Не тронь! — кричит Сролик. — Я сам…
— Пошел! — кричит Ицик и отпускает его.
— Отойди! — Сролика не узнать. — Отойди, говорю! — Он изворачивается, отбивается ногами.
Поднимается кутерьма. К ним отовсюду бегут. Врываюсь и я в толпу. Бью направо и налево.
В это время Сролика притискивают к окну, раздается звон, и на пол летят осколки выбитого стекла. От неожиданности все рассыпаются в стороны.
— Контрик! — хрипит Ицик и хочет его поймать.
Но Сролика уже нет, он уже умчался.
Я пускаюсь следом за ним. Чувствую себя виноватым и хочу ему сказать что-нибудь хорошее. Но, добежав до его дома, я никак не осмелюсь войти. Долго хожу вокруг да около, затем пробираюсь в сени. Слышу, как Сролик плачет и кричит на отца. Потихоньку выхожу обратно, но в дверях сталкиваюсь с Зямой. Он предлагает мне войти первым.
Набравшись духу, я вхожу и застаю Сролика сидящим в кухне, на железной кроватке. Голову он уткнул в руки и, кажется, плачет. Я вошел так, что он не услышал скрипа, лишь качнулось пламя в маленькой лампе. Отец его, Вениамин, даже не обернулся ко мне. Он стоит у низенького окошка и все трет пальцем запотевшее стекло.
— Добрый вечер, — говорю я тихо.
Сролик мгновенно оборачивается и, утерев рукою глаза, вскакивает.
— Чего тебе здесь нужно? — кричит он и, схватившись за голову, кидается снова на кровать и зарывается в подушки.
— Боже мой, боже мой! — Отец мечется из угла в угол. — Он меня в могилу сведет… Ну вот, Ошер! — Он останавливается и протягивает ко мне руки. Его рыжеватая, точно выщипанная бороденка трясется. — Ведь вы уже взрослый! — начинает он вдруг говорить мне «вы». — Скажите, разве я хотел быть торговцем? Ведь царь Николай, будь, проклято его имя, не давал нам ничем другим заниматься!.. Закрыть лавчонку? — спрашивает он и сам себе отвечает: — Пожалуйста! Но чем же мне тогда жить? Ну, скажите! — Он идет вслед за мной и тянет ко мне руки.
Сролик садится на постели и большими глазами смотрит, как отец шагает следом за мной. И когда Вениамин снова повторяет: «Ну, прошу вас, Ошер, посоветуйте, как мне быть!» — Сролик кричит исступленно:
— Папа, не клянчи! — Его худые поднятые руки трясутся. — Не плачь перед ним!
Он подбегает к отцу и обнимает его. В это время входят Зяма, и Буля, и другие парни из ячейки.
Сролик смотрит на пришедших сначала удивленно, потом хочет улыбнуться, но начинает плакать. Однако я чувствую, что это уже слезы не от обиды, это совсем иные слезы.
ГОЛДА
Сегодня я встал чуть свет. В школе занятий нет, но я решил побежать к Голде и сообщить ей обо всем, что было со Сроликом: как он разбил окно, а Назимик приказал устроить над ним товарищеский суд.
Дедушка уже сидел на завалинке. Базарная площадь была пуста, только возле стоянки извозчиков возились воробьи. Задрав кверху бороду, дедушка зачем-то вглядывался в сиявшие на солнце три креста над церковью.
— Куда это тебя так рано подняло? — спросил дедушка. — Постой-ка!
Но я даже не обернулся к нему и сразу кинулся бежать.
Пока я домчался до Голды, я весь взмок. Она живет на окраине, у Лейбы Троковичера.
Я вынужден был переждать на крылечке, отдышаться, чтобы войти к ней тихо, спокойно. Ей не нравится, что я постоянно ношусь как бешеный. Голда учит меня многому. Например, она все время наставляет меня стучаться, перед тем как войти к кому-нибудь в дом. У нас это не принято, и поэтому мне странно.
Но на этот раз я уже готов был постучать. Задержался только потому, что услышал за дверью разговор. Не успел я, однако, опомниться, как произошло что-то неожиданное, и у меня искры из глаз посыпались: растворилась дверь и стукнула меня по лбу. Из комнаты Голды вышел начальник милиции Рябов.
