Сама же Фекла участия в примерках не принимала, а, уединившись с отцом, вела обстоятельную беседу по поводу выкупа родственников из крепости.
А тот доказывал, что пока не видит смысла в этом, потому как возникнет сразу очень много проблем, которые сейчас его обходят стороной.
Наконец, после беседы Фекла как бы ненароком спросила:
– Тятя, а что тут у вас случилось, я слыхала, что Мыколка-дурачок поумнел негаданно. И в батраках у тебя работает.
Пров Кузьмич засмеялся.
– Так вот чего ты прикатила, услыхала про дурака, который словно Сивке-бурке в одно ухо влез, в другое вылез и молодцем стал. Так точно почти как в этом сказе и случилось. Вечером лег дураком спать, утром уже умным стал. Сейчас его покличу, сама убедишься.
Пров вышел из дома и крикнул Николку. Тот возился в сарае с упряжью и, услыхав зов хозяина, прибежал с хомутом в руках.
Пров Кузьмич ухмыльнулся.
– Хомут-то положи, не убежит, пошли со мной, посмотрят тут на тебя.
Фекла уже несколько лет почти безвыездно жила в имении Вершинина, еще с тех пор, как он девчонкой затащил ее в баню. Она просто боялась оставлять его надолго, боясь, что ее место займет другая, и ей придется опять работать прислугой в доме и выполнять чьи-то приказы, а не отдавать их самой. Сегодня она смогла приехать, потому что Илья Игнатьевич изволили уехать в город за французскими романами для любимой дочурки.
Она немного помнила Мыколку, он был на три-четыре года младше ее, и представал в ее памяти вечно грязным, сопливым мальчишкой, с всегда глупой ухмылкой на лице и капающими слюнями.
Поэтому, когда ее отец вошел в комнату с высоким красивым парнем, она пыталась заглянуть им за спину, ожидая, что такой мальчишка сейчас появится следом за ними.
Отец отлично понял, чего она ждет, и сказал:
– Ну что, поздоровкайся, вот Лазарев Николай перед тобой собственной личностью.
Фекла глянула на спокойно стоящего перед ней парня и поняла, что пропала.
Она, всегда бойкая и несдержанная на язык, смущенно молчала и не знала, что сказать.
– Он что, всегда тихий такой? – после минутной паузы спросила она у отца.
– Да не тихий он, а рассудительный, – ответил Пров, – думаю, что ежели до лета доживем, так старшим его над батраками поставлю.
– Нет, тятя, ты уж извиняй, но заберу я его у тебя, давно такого парня искала, казачок мне для поручений нужен, – сказала Фекла, пристально глядя на отца.
Пров побагровел.
– Ну-ка, Николка, иди, займись упряжью, не нужен ты более здесь.
Когда тот вышел, он повернулся к дочери и прошипел, оглядываясь на двери:
– Ты что же, тварь бесстыжая, творишь, ладно живешь невенчанной с барином, то его грех, да и прибыток в том большой. А парня зачем к себе тащить? Думаешь, Вершинин совсем ничего не поймет, к чему ты казачка смазливого себе взяла.
Фекла тоже раскраснелась и начала доказывать, что ничего такого она и не думала и не хотела.
Но Прова Кузьмича на мякине было не провести, он только усмехался в ответ на доводы дочери.
Но все же молодость победила, когда Фекла сказала, что не хочет добром, то приедет сам барин и прикажет Николку отправить в имение. Пров Кузьмич со злости плюнул и сказал:
– Α-a, делай все, что хочешь, самой потом на конюшне под розгами лежать, парня только жаль, запорют из-за тебя до смерти.
Через пятнадцать минут все в доме уже знали, что Фекла забирает Николку, обе ее сестры ходили надутые и шептались по углам. Пров Кузьмич ходил мрачный и кричал на всех, а Марфе даже отвесил плюху, чего он не делал уже несколько лет.
И только Фекла, довольная собой, собиралась в обратную дорогу.
Когда садилась в бричку, то сказала со стальным оттенком в голосе провожающему ее отцу:
– Чтобы завтра к обеду Николка предстал передо мной в имении. Пусть и бабку свою забирает, найдем ей угол какой, чай, я не супостат, чтобы их разлучать, помрет старуха еще с тоски.
К вечеру уже все село знало, что приезжала Фекла и забрала Николку в имение, судачили об этом тихо, по углам, но все сходились в том, что у Феклуши крышу сорвало совсем, и добром это дело не кончится.
Бабка Глафира тоже сразу поняла, с чего это Фекла приказала им прибыть в имение, и начала поливать ее самыми последними словами. Сам Николка сидел в раздумьях. Он последнее время начал тяготиться пребыванием в работниках у Прова Кузьмича. Он сам не понимал себя, но почему-то его начали раздражать монотонная жизнь и общение с батраками, душа хотела чего-то, а чего было непонятно. Он уже выучил алфавит и свободно читал не только современный текст, но и священные книги, написанные на старославянском языке, что приводило в полный восторг отца Василия. Но поговорить о прочитанном было не с кем, никого это не интересовало.