Горький назвал повесть молодых авторов «преоригинальной, веселой, жуткой» и как особенную удачу отметил «монументальный» образ заведующего Шкидой Викниксора. «Для меня эта книга — праздник, она подтверждает мою веру в человека, самое удивительное, самое великое, что есть на земле нашей». Горький посмотрел на книгу глазами художника (именно поэтому в двух письмах авторам он указал на многие их промахи). Казалось, как можно было иначе увидеть книгу? Однако одновременно с этим взглядом появился совсем другой. Критика педагогическая оценила повесть как документальную и дала жесткую оценку и методу воспитания в Шкиде, и деятельности не справившегося со своими профессиональными задачами ее заведующего. Замелькали слова «воскресшая бурса» (Н. К. Крупская), «факты давят на авторов, явления не типизированы» (Д. Тальников) и позднее как вывод: книга есть «добросовестно нарисованная картина педагогической неудачи», констатирующая полное бессилие заведующего школы «перед небольшой группой сравнительно легких и способных ребят» (А. С. Макаренко).
Так авторы впервые столкнулись с проблемой «правды и вымысла». Обвинения, касающиеся чисто педагогических вопросов работы с трудными детьми, нападки в адрес заведующего школой ошеломили их, и они посчитали, что «общественные интересы обязывают их высказаться». В примечаниях к пятому изданию «Республики Шкид» (1931) они подтверждают: да, они «не ходили за правдой и не фотографировали ее врасплох», они и не помышляли ни о каком документе, а создавали художественное произведение и никогда не думали, что к их книге «приклеят марку документа». За книгу дважды заступался и сам заведующий школой Виктор Николаевич Сорока-Росинский. Он тоже посмотрел на книгу взглядом художническим и заметил, что авторы «вовсе не претендовали на роль летописцев школы имени Достоевского» и смело соединили «факты с вымыслом и прозаическую действительность с поэтической фантазией» (1927). Уже много лет спустя в неоконченной рукописи «Школа имени Достоевского», внимательно прочитав все отзывы, вплоть до статьи А. С. Макаренко «Детство и литература (1937), он меньше всего упрекает авторов повести за нападки на его работу. Шаг за шагом рассматривая жизнь школы и свою работу в ней, он понимает, что молодым литераторам «не так легко было прощупать педагогические принципы школы» сквозь «одеяния художественного вымысла». Он прекрасно понимает, что авторы Шкиды «ни в какой мере не могли, да и не стремились нарисовать объективную картину жизни школы»: у них были «свои художественные задачи». Он снова повторяет свое положительное отношение к повести.
На обложке книги стояли два имени: Гр. Белых и Л. Пантелеев. Книга пользовалась неслыханным спросом, и вплоть до 1936 года, когда был репрессирован Григорий Георгиевич Белых, ежегодно переиздавалась. Откуда, почему возникло сначала прозвище Ленька Пантелеев в Шкиде, а потом на все последующие годы литературной работы писателя псевдоним Л. Пантелеев? Таков был порядок в Шкиде, что каждый новоприбылой получал прозвище: зоркий глаз беспризорника выхватывал какую-то особенность его внешности или поведения. Когда на втором году жизни Шкиды туда привели новичка по имени Алеша Еремеев, имя знаменитого налетчика, вора и рецидивиста 1920-х годов Леньки Пантелеева было хорошо известно в Питере. Особенным восхищением пользовалось оно у беспризорного мира, ибо действия налетчика отличались особой дерзостью, и еще он имел привычку небольшую сумму отправлять в какое-нибудь учебное заведение, расписавшись: «С почтением к наукам». В первый же день пребывания в Шкиде Алеша Еремеев так славно, с точки зрения ребят, отличился, что за ним сразу же закрепилась кличка Ленька Пантелеев, да, вероятно, не столь уж важен был этот день, сколько история того, как и почему он оказался в Шкиде.