— Мы смотрели, как гвардейцы тренируются. Я сказала, что ты без рубашки выглядишь ничуть не хуже любого из них. Сама не знаю, как у меня это вырвалось.
Запрокинув голову, Максон расхохотался:
— У меня даже не получается на тебя рассердиться.
Я улыбнулась:
— Ты еще кого-нибудь приводил сюда, кроме меня?
— Оливию, — погрустнел он. — Всего один раз.
Теперь, когда он произнес это вслух, я вспомнила. Он целовался с ней здесь, она сама рассказывала нам об этом.
— Я целовался с Крисс, — выпалил Максон, не глядя на меня. — Недавно. В первый раз. Я подумал, будет справедливо, если ты об этом узнаешь.
Он опустил глаза, и я молча кивнула в ответ. Если бы я сама не стала свидетельницей того, как они целовались, то, наверное, не выдержала бы. Даже сейчас, несмотря на то, что уже все знала, его слова причинили боль.
— Мне не нравится делить тебя с другими. — Я переступила с ноги на ногу; мое платье окончательно пропиталось водой и отяжелело.
— Знаю. Но таковы правила игры.
— Все равно это несправедливо.
— И много мы с тобой в жизни видели справедливости? — рассмеялся Максон.
Тут он был прав.
— Вообще-то я не должна тебе говорить об этом… И если ты проболтаешься, мне наверняка будет хуже, но… Ладно, твой отец все время говорит мне гадости. А еще он велел прекратить выплаты моим родным. Впрочем, всем остальным перестали платить еще раньше, так что, наверное, это выглядело нечестно.
— Извини, — сказал он, глядя на город. На мгновение я забыла, о чем говорила, заглядевшись на мокрую рубашку, облепившую его грудь. — Боюсь, Америка, тут я уже ничего не смогу сделать.
— Я и не прошу тебя что-то сделать. Просто решила, что ты должен знать. Я как-нибудь переживу.
— Ты оказалась ему не по зубам. Он не понимает тебя. — Максон взял мою руку, и я не стала отнимать ее.
Я попыталась придумать еще какой-нибудь вопрос, который можно было бы ему задать, но в основном все они касались остальных девушек, а вникать в подробности я не хотела. Пожалуй, приблизительное положение дел я представляла себе и так, а если в чем-то и ошибалась, портить себе настроение сейчас не хотелось.
Максон взглянул на мое запястье.
— Ты… — Он вскинул глаза и, похоже, решил задать какой-то другой вопрос. — Ты не хочешь потанцевать?
Я кивнула:
— Только я кошмарно танцую.
— А мы будем танцевать медленно.
Максон притянул меня к себе и положил ладонь на мою талию. Я приняла его протянутую руку, а второй приподняла намокший подол. Мы стали покачиваться на одном месте. Я прижалась щекой к груди Максона, а он уткнулся подбородком мне в макушку, и мы принялись танцевать под музыку дождя.
Он еще крепче обнял меня, и у меня возникло такое чувство, что все плохое улетучилось и обнажилась суть наших с Максоном отношений. Мы были друзьями, которые не хотят лишиться друг друга. Во многом мы были полными противоположностями, но это не мешало нам быть родными душами. Я не стала бы называть наши отношения судьбой, но это определенно было что-то большее, нежели все то, с чем я сталкивалась прежде.
Я подняла голову и, коснувшись ладонью щеки Максона, притянула его к себе для поцелуя. Его влажные губы обожгли мои. Его руки обвились вокруг моей талии, и он прижался ко мне, словно боялся, что рассыплется, если не сделает этого. Дождь барабанил по крыше, заглушая все остальные звуки. Казалось, в мире воцарилось безмолвие. Мы танцевали, и мне было мало — мало его, мало этих прикосновений, мало пространства и времени.
После многомесячных попыток разобраться в себе, в своих желаниях и надеждах, я вдруг поняла — здесь и сейчас в обстановке, которую Максон создал только для нас двоих, — что все мои метания лишены какого бы то ни было смысла. Оставалось лишь двигаться вперед и надеяться, что как бы далеко нас ни отнесло друг от друга, нам удастся найти путь обратно.
Другого выбора не было. Потому что… потому что…
Я долго к этому шла, но когда осознание пришло, оно было мгновенным.
Я люблю Максона. Впервые за все время я вдруг поняла это с непреложной уверенностью. Я не пыталась откреститься от этого чувства, цепляясь за Аспена и за все сомнения, которые были с ним связаны. Не пыталась оставить себе путь к отступлению на тот случай, если мое чувство останется безответным. Я просто отдалась ему.
Я люблю его.
Понятия не имею, откуда взялась эта несокрушимая уверенность, я просто знала, знала с такой же определенностью, как собственное имя, как цвет неба, как любой факт, о котором пишут в книгах.
Интересно, он тоже это почувствовал?
Я поспешно закрыла окно и задвинула шторы. В комнате стало темно. Так лучше. Никаких воспоминаний. Никаких чувств. Никаких эмоций. Я медленно осела на пол и посмотрела на свои ладони, все еще влажные от дождя.
— Как видно, не почувствовал…
Просидела я так достаточно долго. Придя в себя, попыталась высушить руки о халат, но они, как и были, остались влажными. Как оказалось, брызги попали на подоконник, а оттуда на халат. Я встала с пола и, сняв халат и бросив его на кресло, подошла к зеркалу.
Мне хотелось уже в который раз спустить себя с небес. Посмотреть на себя нынешнюю. Не на ту девушку-бунтарку, которая когда-то участвовала в Отборе и которая прогневила самого Короля, а на ту, которая изменилась настолько, что порой даже сама не узнает себя. Которая бездействует, когда нужно сделать хоть что-то, которая молча подчиняется приказам своего мужа, которая перестала быть примером для подражания с того самого момента, когда бесчувственно смотрела на публичную порку мальчика-подростка, укравшего на рынке сапожки для своей маленькой сестренки.
Моя жизнь изменилась. Изменилась я. Изменилось все.
Я больше не я. Настоящая Америка умерла уже очень давно. Я лишь жалкий клон, пародия, неудачная шутка судьбы. Клон, исковерканный издевательствами мужа, уничтоженный изнутри от разбитого сердца. Клон, больше нежелающий жить…
Единственным, что все еще продолжает поддерживать его жизнь, — это семья. Томас, Айрин, мама, Мэй, Джерад — все они те самые люди, что все еще держат клона на плаву.
***
Как я и просила, платье было принесено мне ровно в назначенное время. Забрав платье из рук служанки, я приказала ей присмотреть за детьми, а как только она скрылась за дверями детской, я тут же достала платье из чехла.
Ну вот, совсем другое дело! Платье было схоже с моими повседневными платьями, но только тем, что закрывало абсолютно все, кроме шеи. В остальном оно было просто роскошно. Никаких камней, никаких блесток. Только мягкая на ощупь бархатная ткань цвета моря во время шторма.
— Просто идеально! — воскликнула я.
В порыве счастья я подошла к небольшой шкатулке, стоящей на туалетном столике, и достала оттуда кольцо, которое было на мне в день пожара. Я взяла кольцо и направилась в комнату детей. Но прямо у двери я остановилась, раздумывая, правильно ли я поступаю.
Если девушка поймет, что во мне остались хоть какие-то искорки Америки, она, так же как и я, привяжется ко мне, привыкнет.
Хотя, какая разница? Неужели от того, что я один раз сделаю ей подарок, меня посчитают милосердной?
Естественно нет!
Тогда не тяни!
Выдохнув, я открыла дверь и вошла в комнату. Время уже было ближе к обеду, поэтому, к своему удивлению, я застала детей в кроватях, а между ними на небольшом стульчике сидела Алекса и читала какую-то сказку.
— Платье просто идеально, Алекса. — Я подошла, больше не проронив ни слова, сунула ей в руку кольцо и ушла из комнаты.
Должно быть, девушка не из тех, кто ищет себе проблем, поэтому она не пошла за мной и не потребовала объяснений. Тем лучше.
Спустя час ко мне пришла другая служанка, которая едва не тряслась о страха, передавая мне записку. Должно быть, от Королевы. Но… черт возьми, сейчас меня беспокоило не чаепитие с Королевой, а поведение слуг в этом дворце.