— Вы можете выполнить стоящую перед нами задачу?
Молодой начдив смело глядел в прищуренно-испытующие глаза командующего:
— Да, можем. Вверенная мне дивизия состоит из лучших революционных пролетариев Урала и закаленных сибирских партизан.
Уже другим тоном Фрунзе сказал:
— Из тыловых дивизий передаю вам на усиление гаубичную и тяжелую артиллерию. Богаче станете.
Вернувшись с военного совета, Грязнов вместе с комиссаром дивизии Романовым направился в бригады.
— Кого первым пошлем в бой, комиссар?
— 268-й и 266-й.
Как ни любил Иван Кенсоринович части родной Красноуфимской бригады, как ни гордился ими, но не забывал, что они только младшие братья в семье полков дивизии. А бойцы 268-го стрелкового под ружьем с марта восемнадцатого. От них и пошли на Урале все другие регулярные полки РККА. А ветераны 266-го?.. Они еще красногвардейцами бились с Дутовым. В рядах Коммунистического батальона Екатеринбурга поднялись на борьбу с белочехами и в первых же схватках с ними заслужили право нести до полной победы имя геройского уральского большевика Ивана Михайловича Малышева.
Комиссар, между тем, продолжал:
— Им нельзя отказать быть первыми. Это большой политический фактор.
— Согласен. Но надо и самих спросить.
Пришпорили коней и через час добрались да 3-го батальона 268-то стрелкового толка. Грязнов рассердился, увидев, что командир сменил удобную стоянку бойцов на полуразрушенную кошару невдалеке от Сивашского моста.
— Что за передислокация, Александр Константинович? — напустился Грязнов на комбрига Окулича. — Там люди и обогреться могли, а здесь?
— Здесь теплее, к Крыму ближе, товарищ начдив, — ответил за комбрига рыжебородый веснушчатый боец.
— Я вас опрашиваю, Окулич?
— Ругал уж их. Но заслышали гул орудий с Перекопа — не удержать.
— О чем тут спрашивать, начдив? — проговорил за спиной комиссар.
— Вижу, — ответил тихо и, возвысив голос, обратился уже ко всем:
— Верно действуете, уральцы! Пора вперед. Пора в последние атаки! Фрунзе говорит, вся страна, сам Ленин смотрят на нас.
От Окулича начдив с военкомом поехали в бригаду Калмыкова.
266-й малышевский полк второй день стоял на отдыхе в развалинах хутора Васильевского. Высокий, худой комполка Аронет был хмур.
— Ты что, не в себе, Владимир Андреевич?
— Да так, — кинув руку на эфес неизменной своей спутницы — шашки, ответил Аронет. — Без дела мерзнем.
— Дело будет. До штурма считанные часы остались.
— Да!? — меняясь в лице, переспросил Аронет.
— Вот теперь человек человеком, а то как ворон был…
12. Над Чонгаром гул атаки…
10 ноября Грязнов вернулся в штаб. Промокший пахнущий горькой солью Сивашей, но полный энергии и молодого задора он рассказывал Богомягкову:
— Канонада на Перекопе к югу удаляется. Сам слышал. Пошли, слово даю, опять пошли!.. Знаете, что Калмыков замыслил? Сейчас, когда на Перекопе успех, считает — нужно всей бригадой идти на переправу. Первый полк делает разведку боем. Два других поддерживают немедля. Общий штурм. Остановок быть не может. Весь Тюп-Джанкойский полуостров думает с ходу брать. Каков, а?!
— Думать можно, — не загораясь, откликнулся начальник штаба. — А действовать не придется.
— Почему?
— От командарма новые указания получены. Читайте.
Грязнов устало присел на скамью, скинул фуражку.
Командующий 4-й армии Лазаревич ставил в известность, что активная операция частей армии тормозится и сегодня, 10 ноября, никак не может быть проведена: нет тяжелой артиллерии, нет самолетов, суда Азовской флотилии вовремя не пришли. Приняв все это во внимание, Фрунзе санкционировал: войска 4-й армии смогут начать самостоятельные действия не ранее 13 ноября Начдив и сам понимал: до полной готовности к штурму еще далеко. Выделенные Фрунзе 42-линейные пушки, 48-линейные и 6-дюймовые гаубицы — в пути. К вечеру может, и подтянутся, но пока… У Калмыкова сто́ящей переправы нет. Только перекинули настил по обгоревшим сваям моста, но заухали дальнобойные Врангеля, и все разнесли по бревнышку. Правда, комбриг и теперь твердит: «Ничего, выручит наплавной!» А как артиллерию, конницу и боезапас по бревенчатой нитке перекинешь? И все же время не ждет. О Блюхере, о всех остальных частях армии Корка помнить надо.
Расправив листки телеграфной депеши, Иван Кенсоринович принялся перечитывать ее и неожиданно чему-то улыбнулся.
— А отсрочки может и не быть, Степан Николаевич, — обратился к Богомягкову и с привычной горячностью заговорил: