— Если попросит, буду, — согласился он и тут же набрал Лялин телефон.
Лялю приглашение очень обрадовало. Сердце у нее за родное дитя болело, а тетю Наташу с дядей Пашей теребить было неловко. С Санькой, Александром Павловичем Иргуновым, Коньком-Игрунком, они вместе выросли, ее покойная мама — для Саньки тетя Лиза — выучила его французскому языку, можно сказать, путевку в жизнь дала, но родней они все же не были, отсюда и неловкость. А раз позвали, Ляля отправит к ним дочку с превеликой охотой и большой благодарностью.
«Шумел-гремел пожар московский» — распевала Ляля басом, встряхивая Иринкины трусы, прежде чем уложить их в сумку: на даче чем больше трусов, тем лучше. Не тете же Наташе стирать. Как раз до субботы хватит, а там она приедет и сама все выстирает.
Солнце жарило вовсю. Духотища в Москве стояла несусветная, а у них в центре в особенности — ни деревца кругом, ни кустика. Был когда-то двор, в котором Ляля выросла, гоняла на велосипеде, собирала шампиньоны, а теперь его раскопали. Пообещали новый выход метро построить, да, видно, раздумали, потому что уже не первый год стоит деревянная огорожа над раскопанными ямами, посерела вся, а дело ни с места.
— Ирка! Собери игрушки, какие с собой возьмешь! — распорядилась она, покончив с трусами и майками, запихнув сверху свитер, куртку и резиновые сапоги на всякий случай, мало ли, в лес пойдут. И еще дождевик на случай дождя.
— Сейчас собирать? — осведомилась основательная пятилетняя дочь.
— Немедленно! — грозно распорядилась Ляля. — Папа скоро придет, пообедаем и поедете.
— А ты?
— У меня работы много. Папа тоже ночевать не останется, отвезет тебя и вернется.
Иринка накуксилась, она хотела, чтобы и папа с мамой с ней поехали, там остались и жили с ней вместе.
— Эх, Ирусик, и я бы рада с тобой пожить, да работа не отпускает, — вздохнула Ляля и представила себе загородные красоты — крутом зелень, цветы цветут, ягоды зреют. — Ты там воздухом дыши за нас с папой и ешь за обе щеки, ладно? Не капризничай. Бабу Нату слушайся.
— А деду Пашу?
— И деду Пашу тоже.
— А деда Паша говорит, чтобы я бабу Нату не слушалась и с ним вместе в канаву лезла лягушек ловить, а баба Ната не разрешала, говорила, испачкаюсь и от лягушек цыпки будут.
Иришка, подняв круглую мордашку, внимательно смотрела на мать темными глазами, ожидая разрешения серьезной проблемы.
— И чем у вас дело кончилось? — поинтересовалась Ляля. Глаза у нее смеялись. Она прекрасно представляла себе шутника Павла Антоновича в белом пикейном картузике набекрень, в вельветовых брюках с пузырями на коленях и сандалетах на босу ногу. Он озорно подмигивал Ирке левым глазом, подбивая на всевозможные шалости. А аккуратно одетая Наталья Петровна, снисходительно поглядывая на мужа, решала, каким шалостям быть, а каким не бывать ни-ког-да!
— Деда Паша сам мне лягушечек наловил, маленьких-премаленьких. Я на них посмотрела, и мы их обратно выпустили. А цыпок от них никаких не было. А какие цыпки? Желтенькие, на ножках? Я хотела, чтобы от лягушек цыпки были.
— Цыпки — это такие прыщики на руках, — объяснила Ляля, довольная, что сложный вопрос, кого и когда слушаться, разрешился сам собой. — Беги собирай игрушки, а то не успеешь.
Сама она отправилась на кухню готовить болгарский суп таратор. В такую жару только и можно есть, что кефирный суп с огурчиком, укропчиком и чесночком.
Хлопнула дверь. Пришел Миша. Подошел к ней сзади, поцеловал в шею, и по спине у Ляли сразу побежали сладкие мурашки.
— Я мороженое принес, — объявил он. — Ныряю в душ. В городе. Жара. Небывалая. А у нас. Прохладно.
После каждого слова он целовал ее в шею.
— Ныряй, ныряй, — согласилась она. — Новости есть?
Ляля повернулась к мужу, и они поцеловались как следует, глаза у них повлажнели. Ах, как они понимали друг друга, как понимали!
— Иди, иди в душ! — проговорила Ляля.
— Иду, иду, — отозвался Миша.
И они еще раз поцеловались. Дальше целоваться было уже опасно.
— Новости после душа, — пообещал Миша.
— Потерплю, подожду, — согласилась Ляля.
В ванной шумела вода, Ляля быстренько накрыла на стол и пошла звать Иринку. Заглянула в детскую и замерла на пороге. Иринка складывала в кучу мягкие игрушки. Зайцы, мишки, обезьяны, свинки, слоны, бегемоты, мыши, розовые, синие, красные, зеленые, оранжевые громоздились высоченной горой.
— Что это? — осведомилась Ляля.
— Ты же сказала, собери, вот я и собираю, — отозвалась дочь и, пыхтя, подтащила к горе большую черную собаку, которая обычно лежала на подоконнике.