Виктор Бережков уже показал москвичам свои документы — и паспорт, и свидетельство о смерти Бережкова Ивана Петровича, и даже свидетельство, выданное ему как наследнику.
— Вы мне расскажете потом о дяде, а я напишу письмо месье Прюно. Весть нерадостная, но хоть какая-то определенность, — вздохнул Александр Павлович.
— Родители вообще-то за Уралом жили, рано умерли, я к дяде перебрался. Я ему внучатым племянником довожусь. Последние годы он болел очень, но работал — в школе рисование преподавал и французский язык.
Александр Павлович обрадовался — вот и еще одна родная душа.
— А вы фотографии дяди не привезли? Мы бы хоть заочно познакомились.
— Привез и фотографии.
Александр Павлович с любопытством вглядывался в сухонького старичка с живыми темными глазами. Интересный человек, интересная судьба.
— А бумаги какие-нибудь после дяди остались? Может, он воспоминания писал?
— Нет, воспоминаний не писал. И рассказывать особо ничего не рассказывал. Я даже и не знал, что он столько лет во Франции прожил. Про Сопротивление вообще не подозревал.
— Ну, Сопротивление — не факт, хотя и вполне вероятно, — задумчиво проговорил Александр Павлович.
— А бумаги я кое-какие привез. Насчет них и хотел посоветоваться.
Внутри у Александра Павловича что-то екнуло — вот оно! Начинается! Не иначе, кольцо ворожит!
Голубоглазый Виктор нравился ему все больше, славный такой парень, открытый, симпатичный. А главное, в воздухе снова повеяло чем-то необычным — загадочной человеческой судьбой.
— И надолго вы в Москву прибыли? — осведомилась Вера. — Где остановились?
Виктор засмущался.
— Нигде пока не остановился. А надолго или нет, сам не знаю. Вот насчет бумаг посоветуюсь, и видно будет.
Он смотрел на Веру доверчиво, простодушно, может быть, немного просительно, надеясь, что она сменит гнев на милость и взглянет поприветливее. Но не на такую напал. Вера сверлила его инквизиторским взглядом и ни на какие симпатии не поддавалась.
Александр Павлович счел нужным поддержать гостя:
— Конечно, конечно, посоветуется насчет бумаг, и все станет ясно, — подхватил он. — А остановиться, Витя, вы можете у меня. Дом большой, места хватит.
— Спасибо! Вот спасибо! — Голубоглазый Виктор расцвел улыбкой. — Я и не рассчитывал на такое.
«Рассчитывал, рассчитывал! — сказал недовольный взгляд Веры. — Я тебя насквозь вижу!»
— Когда бумаги будем смотреть? — поинтересовался Александр Павлович, потирая руки.
— Сейчас и посмотрим, — охотно откликнулся Виктор и пошел в прихожую за сумкой.
— В мою комнату его не селите, — сказала Вера. — Я сама там буду жить. Поживу до осени, а там видно будет. Вы ведь не возражаете?
Александра Павловича очень позабавил новый расклад: только что Вера отказалась от житья в Посаде — не прошло и двух часов, как согласилась. Вот она, женская переменчивость!
— Буду только рад, Верочка, — улыбнулся он. — Сколько огурцов насолим, страшное дело!
«Как бы вам кто другой не насолил!» — подумала Вера, но вслух ничего не сказала.
Виктор вернулся с папкой, была она довольно велика, но не слишком объемиста.
— Что это? — изумился Александр Павлович, а под ложечкой у него снова екнуло. — Я думал, тетради, записи, может быть, дневники.
— Нет, тут всякие картинки, — объяснил Виктор. — Только я в них мало чего понимаю. Вы скорее поймете.
— Пойдемте тогда в кабинет, там стол поудобнее. Не в кухне же нам картинки смотреть.
В кабинете Александр Павлович бережно положил потертую картонную папку на стол и развязал тесемки. И первое, что увидел, была чудесная акварель, вид Ниццы. Есть и дата — 1933 год, а вот подпись неразборчива. Хотя написано по-французски. И еще акварель, и еще. А вот рисунок — явно кто-то нарисовал несколькими штрихами Бережкова, только молоденького, тот же острый нос, живой глаз.
— Да у вас тут целая галерея, — радостно сказал Александр Павлович. — Вот только не знаю, авторы кому-нибудь известны или нет. Если неизвестны, будет у вас частная коллекция, если известны, вашей коллекции цены нет.
— Да ладно вам, — не поверил Виктор.
— Представьте себе.
Александр Павлович полюбовался еще одной мариной.
— Я-то немного в живописи смыслю, — продолжал он, — но мне кажется, что работы профессиональные. Дарили, наверное, друзья-художники. Вот будет интересно, если кто-то из тогдашних молодых в известные выбился. А сам дядя не рисовал? — поинтересовался он.