— Ну, отменим свадьбу, сэкономим, — предложил он добродушно.
Опыта ссор у них еще не было. Предстояло выяснить, как они будут ссориться — угнетая друг друга молчанием, язвя насмешками или доказывая каждый свою правду отчаянным криком?
— Хорошо, не будем устраивать свадьбу, — так же сухо согласилась Милочка и пошла к раковине домывать посуду.
Дима отправился в спальню за деньгами, отсчитал, сколько надо Валерке, остались пустяки какие-то, но ничего, управятся, скоро зарплата.
Все обошлось даже лучше, чем он ожидал. Что ни говори, а у Милочки золотой характер, и совсем она не мещанка, просто хозяйственная и о нем заботится. Хлопотунья. Он с благодарностью потянулся к ней с поцелуем, и Милочка суховато, но поцеловала его в ответ.
— Вернусь — и двинем на дачу, — пообещал он даже с каким-то воодушевлением, хотя все последние дни при одной только мысли о предстоящей поездке на дачу настроение у него портилось, и он начинал капризничать и привередничать.
Весело запел мобильник, Валерка ждал Димыча на углу.
— Я туда и обратно, — сказал он.
— Я с тобой выйду, я же готова, — сказала Милочка.
Она подхватила сумку в коридоре и двинулась к выходу.
Дима забрал у нее сумку, они спустились вниз. У подъезда Мила получила сумку обратно и пошла к машине, а Димыч повернул на улицу и направился к перекрестку, где его дожидался Валерка.
Мужчины болтали, стоя на углу, когда мимо них на зеленый свет проехала серебристая «ауди». Милочка, сидевшая за рулем, помахала им.
— Куда это она? — недоуменно спросил Валерка.
— На дачу, — машинально отозвался Дима, смотря ей вслед.
— А ты? В Москве, что ли, остаешься? — уже совсем другим тоном спросил Валерка, явно прикидывая, не погудеть ли им где-нибудь.
— Я на электричке, — ответил Дима. — Меня в машине укачивает.
— Второй месяц беременности? — хихикнул Валерка.
— А ты пошляк! — с яростью бросил Дима, повернулся и пошел.
— Ладно, Димыч, не злись. Спасибо! Пока! Увидимся! — Валерка тоже сел в машину и уехал.
Дима остался один. «Ну, отменим свадьбу», — вспомнил он. И куда же теперь? На вокзал? На электричку? Или, что ли, домой поехать?
Глава 7
«Париж не только питание, но и немалое испытание», — вздыхал Сева, расхаживая по мастерской.
Всеволод Андреевич Лисецкий, художник-график, за две недели побывал во всех, каких только мог, парижских музеях, напитался всевозможными творческими идеями и вместе с тем не мог не огорчиться — первоклассных художников, начиная от безымянных древнеегипетских и до крупнейших с именем, современных, было море разливанное. И, окунувшись в это море, творить он хотел значительно меньше. Невольно брезжила мысль: не заняться ли садоводством и огородничеством? Выпиливанием и выжиганием?
Он поглядывал на свои акварели — игру небесных красок, — и настроение у него потихоньку улучшалось. Он уже что-то замурлыкал под нос, прикидывая, можно ли издать за собственный счет альбом «Современницы»? Влетит, конечно, в копеечку. Но ведь стоит того, стоит. Жаль, если пропадет столько выразительных женских лиц. Выразительных даже своей невыразительностью. А приметы времени? А мода? Да что там говорить? Чего доказывать?
Старушки его в Париже понравились. Еще бы! Фактура-то какая!
Старушек он прикопил немало, в основном деревенских, а точнее — посадских. Теперь пришло время за молодушками поохотиться.
Сева плотоядно рассмеялся. Придется походить на дискотеки, помотаться по ночным клубам. По издательствам побродить. По разным фирмам. В метро поездить.
И городских старушек тоже нужно будет пособирать. Помолодели эти старушки, подтянулись — все в брюках, курточках, на стриженой голове беретик. Со спины девочка, с лица бабушка. Молодцы, девчонки! Все молодцы! Вот так и надо будет их сделать — сначала со спины, потом с лица — и контраст, и забавно.
Сева любил саму материю жизни, и ему становилось жалко, что она расточается и пропадает, не оставляя по себе памяти. А какая главная материя жизни? Люди. А какие главные люди? Женщины. Сева любил женщин. Он давно определил, что женщины в городе заменяют природу. Для чего мода? Чтобы из женщин создавать пейзажи. По осени один, по весне — другой. Они придают городу красоту, расцвечивают его, радуют глаз. Да, Сева очень любил женщин. Эту чудесную, вечно меняющуюся стихию, чутко откликающуюся на происходящее. Менялся мир, и первыми менялись женщины. По ним можно было судить, какие происходят перемены. Городские приноравливали свой облик к моде. Деревенским было не до моды, их меняла жизнь. Вот все это и войдет в его будущий альбом. Он сделает его на контрастах. Будет сразу видно, кто что бережет. Кто чем дорожит. Кто за что держится.