Вечерами Вера уезжала в Посад, Вадик провожал ее на вокзал. Пространство, на одном конце которого был Вадик, а на другом Вера, растягивалось до Посада, оставаясь целостным, общим, никому не доступным, кроме них. Синее сияние Вериных глаз сливалось для Вадика с мягким серебристо-синим сиянием камня с лебедем. Он не забывал, что Посад — особый город, вернувший ему прошлое, подаривший будущее, закольцевавший их.
В Вере появилась та охранительная грозная сила счастья, которая окутывала ее, как облако, и мгновенно давала понять любому охотнику до хорошеньких, что здесь успеха ему не дождаться. Но иной раз мужчины все-таки вступали с ней в разговор, разумеется, даже без намеков на комплименты и уж тем более без каких-либо посягательств, из одного только желания залучить и себе частичку чужого счастья. С такими Вера разговаривала снисходительно.
Виктор тоже почувствовал Верину счастливую силу, и ему после томительных дней, проведенных в ожидании — чуть ли не неделя ушла на то, чтобы договориться о встрече с Недоброво, — которое он скрашивал пивом, стало казаться, что он может обратить эту силу себе на пользу. Вера тратит ее не по адресу. Александр Павлович для нее староват. Своего мнения он не скрывал.
— Вер, а, Вер! — заводил он разговор, когда она садилась попить чайку перед сном. — Чего ты тут забыла? Наш старик, что ли, сам садок не польет? Польет.
Вера не отвечала. Отпивая по глоточку душистый горячий чай, она продолжала мысленный разговор с Вадиком. Виктор не унимался:
— Работаешь в городе, там и живи. Чего тебе каждый день туда-сюда мотаться? Или у тебя бабла на городскую квартиру не хватает? Ты скажи. Разберемся.
Вера продолжала молчать, прихлебывая душистый чай. Виктор начинал злиться и повышал голос:
— Дура ты, Верка! Умного совета послушать не хочешь! Не цепляйся за стариков, они тебя в могилу утянут. Жить надо с молодыми! Поняла?
Вера вставала из-за стола, мыла молча чашку и поднималась наверх к Александру Павловичу.
— Простите, что мешаю, — извинялась она. — Но я опять с тем же — выставите вы за дверь этого Виктора. Пока он тут в доме, мне, честное слово, неспокойно.
— Что, пристает? — рассеянно спрашивал Саня, продолжая думать о заковыристой фразе, а потом невольно думая, что жильцы ему и в самом деле мешают, отрывают от работы, не дают сосредоточиться. Вот сейчас Вера. Она хоть и о нем вроде бы печется, но ведь оторвала, нарушила плавное течение размышлений, а как потом трудно вновь войти в облако мерцающих смыслов, которые рано или поздно обретают форму единственного, необходимого слова. И он хотел от нее отмахнуться, поскорее ее успокоить, выставить за дверь ее, а не Виктора. И нехотя, продолжая думать о своем, прибавил: — Вы вот, Верочка, к Виктору плохо относитесь, а он ведь к вам хорошо. Я кое-что тут услышал нечаянно, снизу донеслось, и поэтому могу судить.
— Да не обо мне же речь! — возмутилась Вера. — Он вам навредить может. Украдет что-нибудь, сломает. Дом подожжет.
— Да неужели? Уже до этого дело дошло? — В голове у Сани сразу замерцал романный сюжет: влюбленный Виктор, доведенный ревностью до исступления, уничтожает поджогом дом соперника и его самого. И тут же усмехнулся — спасибо на этом, хоть в соперники попал, и то хлеб, а то ведь молодые на него уже как на пустое место стали смотреть. — Успокойтесь, Верочка, я не нахожу в Викторе никаких задатков Отелло.
— У вас все шутки! При чем тут Отелло? Ненадежный он, понимаете? Вот вы мне скажите, он машину вашу посмотрел?
— Не посмотрел.
— А я что говорю? Не посмотрел, потому что ничего в этом деле не смыслит. Если и работал в автосервисе, то мойщиком. Врет он на каждом шагу, вот что! А от вранья до мошенничества один шаг. Учудит что-нибудь, а вам расплачиваться. Понимаете?
— Понимаю, — кивнул головой Саня. — Поверьте, Верочка, он мне и самому не слишком нравится, пива больно много пьет и вам грубит. Но что же делать? Вот разберется со своими делами, тогда можно будет и выставлять. А сейчас куда он денется?