— Какие у тебя в Посаде знакомые? — удивился Саня. — Вы же с отцом жили тут сто лет назад. А когда разошлись, ты сюда ни разу не приезжала.
— Как это не приезжала? Я приезж-а-ла, — почему-то очень протяжно выговорила мать. — Знаешь, откуда я на тебя смотрела? Во-он оттуда. — Ольга Николаевна показала рукой на пригорок за забором. — Иногда видела тебя, иногда — нет. А то не узнала бы, когда ты наконец приехал. — И рассмеялась радостно, и опять сына рукой по волосам и шее погладила. — Что это ты напрягся? Знакомиться боишься?
А у Сани сердце защемило больно-больно, и он крепко обнял маму-мамулю за плечи, а сказать опять ничего не сказал. Что тут скажешь? Виноват. Не ехал. Обижался.
А Ольга Николаевна посмеивалась.
— До чего же вы, мужчины, опасливые! И всегда себя желанной добычей чувствуете. Замечал? Или не задумывался? А женщины совсем не всегда до вас охотницы. У нас с Танюшей другие дела.
— Какие же? — возвращаясь к действительности, поинтересовался Саня. — Может, без меня обойдетесь? Я тебя провожу, потом встречу, а заходить не буду.
— Нет уж! Ты у нас — главный гвоздь программы.
Лицо у Сани опять вытянулось. Какой такой программы? Интригует мать, заинтересовывает. И что бы ни говорила, без матримониальных планов тут не обошлось. Желание устроить судьбу — свою ли, чужую, — вот главная программа у женщин, пусть даже неосознанно.
— Какой программы?
— Танюша хочет с тобой посоветоваться. У нее дед провел всю жизнь в Посаде, жизнь обыкновенную, в заботах и хлопотах, как все мы грешные. Но оказалось, всю жизнь писал. Вот Танюша и хочет тебе его записки показать и посоветоваться, что с ними делать. Вот какая программа. Посмотришь?
— Посмотрю, — согласился Саня. Почему бы не посмотреть? Кто знает, а вдруг посадский самородок? Лежат в сундуке рукописи второго Розанова или Платонова? Сейчас много нового публикуют, и они тоже сделают открытие! Мысли сразу потекли по-другому руслу, он искренне заинтересовался, что же там за рукописи такие, и стал торопить мать. — Ну, пойдем, пойдем к твоей Танюше. А то совсем поздно будет, неудобно.
Ольга Николаевна встала с диванчика, на котором они сидели в кухне и сумерничали, и опять залюбовалась сыном — глаза горят, уже бежит, летит. Горячий, отзывчивый.
Они шли по полутемной улице к центру, шли, тесно прижавшись друг к другу, как влюбленные, чувствуя благодать своей близости. Потом свернули, не доходя до главной площади, и остановились возле одной из пятиэтажек. Поднялись на третий этаж, позвонили.
Женский голос спросил: «Кто?»
— Это я, Ольга Николаевна, Танечка!
Саня снова вспомнил высокую стройную Танечку, с темными, чуть косящими глазами в парижской шляпке, и почему-то ждал, что она сейчас откроет дверь. Сердце у него ухнуло и забилось быстро-быстро.
Дверь распахнулась, и невысокая девушка бросилась обнимать его матушку. Какая она, Саня не успел рассмотреть.
Рассмотрел он ее позже, когда они вошли в комнату. Девушка оказалась совсем не девушкой, а Саниной ровесницей, но сохраняла что-то девическое, может быть, из-за очень белой кожи и ясных карих глаз. Ольге Николаевне она обрадовалась, а на Саню посмотрела — как бы это сказать? Испытующе. Экзамен? Ему сразу стало скучно. Он не любил экзаменов. Не чувствовал необходимости их выдерживать. Улыбнулся дежурной улыбкой, подал руку, представился. Сердце уже не спешило, билось ровно, обыкновенно, даже с ленцой. Все и дальше пошло по-дежурному.
Сели пить чай с конфетами, которые Ольга Николаевна достала из сумки, и с вареньем, которое Татьяна достала из шкафа. Говорили сначала о погоде, потом о работе.
Выяснилось, что Татьяна работает в библиотеке и с недавних пор у них там кипит бурная жизнь. Одна подготовка памятных вечеров сколько времени занимает! Москвичи к ним на эти вечера приезжают во множестве, потому как кто только из русских писателей в Посаде не побывал, один даже монахом стал и кончил дни в особом скиту, а другой прожил тут полжизни, и этих двоих чествовали каждый год особо. До поры до времени о них и помину не было, а теперь! Теперь устраивают научные конференции. В частности, у них в библиотеке тоже. Организует все Татьяна. О своих достижениях Татьяна повествовала спокойно, обстоятельно. Чувствовала себя хозяйкой. И дома, и в библиотеке, и на вечерах. Говорила грамотно. Фразы катились ровные, ничем не задевающие. Привыкла говорить на людях. Саня, конечно, знал посадских пустынников, которых, как оказалось, теперь так чествовали, но никакие памятные вечера ему и в голову не приходили. Он держал Посад за тихое захолустье и жил в нем, как в глухой деревне. И был этому очень рад. А тут, оказывается, культурная жизнь кипит. Вот какие бывают странности. От работы и вечеров перешли к дедушке.