Недоумение в глазах Татьяны сменил радостный испуг — неужели? Даже так? И что же теперь делать?
— Думай, — отвечал взгляд Сани. — Я хочу быть с тобой.
Его руки прижали ее к себе теснее, желание близости стало ощутимее. Сейчас все решали прикосновения, малейшего ее несогласия, легкого отстранения было довольно, чтобы они разошлись навсегда. Но она могла согласиться, отважиться и еще раз пуститься на поиски счастья. Ну же! Ну? Она согласилась. Да будет так. Как в ответ засияли его глаза! Он не ошибся. Они были одной породы. Легкой, летучей, отзывчивой. Вот сейчас в этот миг они признались друг другу, что хотят жить, что не испугались жизни, что у них достаточно сил принимать дары и удары. Все для обоих стало слишком серьезным, чтобы можно было чувствовать только счастье. И опустив головы, они пошли к своему столику. Сели, и Саня взял свою царицу за руку, ободряя ее, поддерживая в нелегком решении. Людям с нажитым грузом ничего легко не дается. Он ее не торопил. Она смотрела внутрь себя. А потом на него, пытливо спрашивая: неужели возможно? Возможно довериться вот так сразу и целиком? И он отвечал: да, да, доверяйся, я все принимаю, все принимаю от тебя. Сидеть и дальше в ресторане, в дыму, на чужих людях не было никакой надобности.
— Поедем? — спросил он.
— Куда?
— Куда хочешь. В Посад. К тебе. Гулять.
К себе она не хотела. Там остался беспорядок не слишком устроенной жизни. Она и раньше, бывало, возвращалась не одна. Но сейчас не хотела быть не одна, хотела быть вместе. А это совсем не просто. Привычки, обязательства, душевные травмы — если жизнь не сложилась к сорока, значит, их немало, — все препятствует соединению. Опыт неудач часто пересиливает надежду на удачу.
— В Посад, — сказала она. — Поедем с тобой в Посад. А ты знаешь, что я для батюшек работаю.
— Догадываюсь. Помню твоего Георгия Победоносца. Знаешь, что меня в нем поразило? Победительная кротость. Он не убивает дракона, он его сдерживает. И жалеет. А того распирает злость, но он просит помощи. Тяжело, когда тебя гнетет злоба.
Он смотрел на нее с удивленным восхищением, пытливо, спрашивая: как это у тебя получается? Откуда ты такое знаешь? Она прижалась потеснее: доверие рождается из понимания, как было бы хорошо понимать, доверять… Но как непросто довериться. За оберегающим фасадом бодрой ухоженной благополучной женщины живет и другая — усталая, с больной спиной, нерадостная, трудно думающая, трудно живущая… Получится ли переступить препоны защиты и поверить, что нуждаются не в бодрости и привлекательности, а в тебе самой, пусть усталой, пусть с морщинами, но упорно шагающей вперед.
Они сели в машину, миновали город, миновали и тесное предместье с садочками и кривоватыми домиками и ехали уже на просторе через поля с отдаленными перелесками и поднимающимся от низин туманом. И по мере того как они отдалялись от тесноты города, отдалялась и теснота прошлого, теснота забот и попечений о мелочах, а душу заполняли мягкие краски закатного неба, и были они непреложны и явственны, какими бывают только чувства. Переполнившись оранжевым туманом, душа вздрогнула, глаза повлажнели, и она взглянула на горбоносое, с узко посаженными, пронзительными глазами лицо, руку, нервную, с крепкими пальцами, и поняла, что любит, готова любить этого мужчину, быстрого, резкого и неуютного.
Саня забыл уже остроту, с какой живет очнувшаяся плоть, и теперь наслаждался ею. Ты жив до кончиков ногтей, пульсируешь, напряжен ожиданием. Какая яростная полнота внезапно обрушивается на тебя, как тускло былое существование. Он гнал машину сквозь оранжевую дымку прямо навстречу пламенеющему шару солнца.
Приехали. Вышли. Зябко. Влажно. И воздух, весомый и плотный, пахнет травой и листвой. Ах, какой здесь воздух. Не надышаться. Но холодно в тонкой блузке с открытыми плечами. Скорее, скорее в дом. Она гостья. Ее усадили на диван с ногами, укутали пушистым пледом, поставили рядом горячий чай.
— Хочешь, я тебе почитаю? — спрашивает Саня.
Ну да, он писатель. И это тоже знакомство.
— Конечно, хочу.
— Почитаю одного старичка, премудрого и незатейливого.
И он читает ей про говорящего кота с круглыми желтыми глазами, который отвечает на вопросы хозяина «а!», когда согласен, и не смотрит на него, не соглашаясь. Кота, который весь — любящее сердце, глаза и пушистая шерстка.
— А кот-то у нас баюн, — говорит Саня, глядя на пригревшуюся Танюшу, он подсаживается к ней и обнимает, наслаждаясь ощутимым живым теплом.
— Давай баиньки? Тут все просто, откинешь покрывашку и ложись.