Вместе с адъютантом Фролов перенес комдива в окоп и начал делать ему перевязку. Александр Игнатьевич еще дышал. Но минут через десять он, не приходя в сознание, скончался.
Вскоре майор Фролов позвонил на командный пункт дивизии и сообщил о гибели комдива. Весть была настолько неожиданной и чудовищной, что, потрясенный, я с минуту молчал, пока Фролов не забеспокоился:
— Ты слышишь меня, Сергей Александрович?
— Да, — с усилием отозвался я.
Должно быть, начальник политотдела понял мое состояние и сочувственно проговорил:
— Что поделаешь, Сергея Александрович, на войне без потерь не бывает. Все здесь потрясены и рвутся в бой, чтобы отомстить за своего комдива.
Всем было известно, что Королев не просто пользовался среди личного состава дивизии большим авторитетом. Его любили бойцы и командиры. Поэтому реакция людей была вполне естественной. Дошло до моего сознания и другое: теперь до прибытия нового комдива на мне лежит ответственность за все, что произойдет в соединении. Эта мысль заставила взять себя в руки.
— Ты, Александр Иванович, попридержи-ка там горячие головы, — сказал я Фролову. — Как бы в гневе чего не натворили.
— Не беспокойся, — ответил он. — Все будет как надо…
Положив трубку, я тут же связался со штабом корпуса и попросил к телефону генерала Чувакова. Никита Емельянович выслушал мое сообщение о трагическом события молча: его выдержке всегда можно было позавидовать.
— Да-а, — протянул он глухо, — кристальной чистоты был человек. Я ведь его очень давно знал… — Чуваков помолчал и уже иным тоном сказал: — Передайте начподиву: тело генерала Королева ночью переправить на этот берег. Похороним его в Гельмязове, отдадим последние почести. И еще вот что, Андрющенко, — командование дивизией возлагаю временно на вас…
Долгая служба в армии, а начал я ее с 1929 года, приучила не выражать эмоций при получении приказа и повиноваться беспрекословно.
— Есть, вступить в командование!
— Задачу вы знаете, — продолжал Чуваков, — надо не только удержать, но и расширить плацдарм. В тылу у немцев авиаразведкой замечено скопление и передвижение войск. Так что будьте готовы ко всяким неожиданностям.
— Все ясно, товарищ генерал, — ответил я. — Разрешите мне сегодня же ночью переправиться на ту сторону.
Комкор отозвался не сразу. Я почувствовал, что он колеблется. По-человечески его можно было понять, но нельзя же было мне оставаться здесь, когда именно на плацдарме решалась теперь судьба всего боя.
— Главные силы дивизии переправились, Никита Емельянович, — сказал я осторожно. — И руководить ими издали…
— Ладно, — вздохнул он, — Действуйте! Только… будьте осторожны.
Дни 30 сентября и 1 октября были относительно спокойными. Гитлеровцы продолжали, конечно, бомбить, обстреливать наши позиции, несколько раз бросались в контратаки, но силы их были невелики: до роты пехоты, 3–5 танков. Создалось впечатление, что это скорее разведка боем, чем серьезная попытка сбросить нас с плацдарма. Поэтому я дал артиллеристам команду отражать эти контратаки только с временных огневых позиций, чтобы не раскрывать истинное расположение батарей. Следовало ведь думать и о завтрашнем дне, предвидеть возможности изменения обстановки. Функции мои вообще существенно изменились. Одно дело — возглавлять штаб дивизии и совсем другое — командовать соединением. Теперь приходилось уже самому принимать решения и полностью нести за них ответственность, отдавать распоряжения и принимать все меры к тому, чтобы они были точно выполнены. Конечно, штаб (его временно возглавлял Николай Данилович Фролов) во всем помогал мне. Скажу больше: люди, понимая сложность ситуации и мое положение, старались работать предельно четко, оперативно, проявляли во всем инициативу. Вот когда я с особой силой почувствовал, насколько дружный и понимающий сложился у нас коллектив.
Обстановка между тем продолжала усложняться. Учитывая, что в район поселка Студенец прибыла 3-я немецкая танковая дивизия, мы предупредили командиров полков, чтобы они не ослабляли бдительности, создавали прочную оборону, а где можно, продвинулись вперед. Местность на плацдарме была сильно пересеченной: много рытвин, оврагов, и мы стремились использовать их как естественные препятствия на пути контратакующих танков противника.