Не знаю, как я выдержала весь этот разговор. Возможно, лишь благодаря временным отлучением в белый туман, где нет времени, материи и пороков сердца.
Сделала несколько глубоких вдохов и выдохов.
— Саша, я останусь здесь, с Кириллом. Собери мне, пожалуйста, сумку с вещами, хорошо?
— Мила, ты уверена?
— Да, Саш, все нормально. Сделай, как я прошу.
Мы направились в палату к Кириллу. Там шла настоящая игрушечная война. Самородов заходить не стал, сказав, что скоро приедет с вещами. Я прошла и села на край больничной койки, наблюдая, как радиоуправляемый игрушечный танк преодолевает препятствие в виде больничных тапочек. Ребятишки передавали пульт друг другу, бороздя периметр палаты.
Кирилл озарил меня своей довольной улыбкой.
— Смотрите, тетя Люда, как мой танк сейчас с трамплина прыгнет.
— Ого, ничего себе, — ответила я, выдавливая из себя улыбку.
Я посмотрела на других матерей, кто тоже восхищался тому, как танк ловко обогнул ножку больничной койки или врезался в детский горшок, понимая насколько сейчас важна эта поддержка. Пусть играют, Боже, пусть живут!
Александр вернулся через час, принеся с собой все, на его взгляд, необходимое. Медсестра недовольно проворчала, что нечего тут устраивать цыганский табор.
Так же, меня оповестила, что ребенок в возрасте семи лет может обходиться и без взрослых, поэтому мне не полагается ни кровати, ни еды. Очень плохо, что она это сказала до того момента, как ушел Самородов. Нет, с медсестрой он спорить не стал. Направился к глав врачу.
По возвращении сказал, что завтра нас переселят в платную палату. Ну а в том, что меня и накормят, я не сомневалась.
Первая ночь проведенная с сыном, да, так я его мысленно называла, гладя соломенные волосы, стала настоящим испытанием. Он долго не мог заснуть, предлагая мне лечь на его место, а он сам переберется на стул, на котором сидела я. Успокоился лишь тогда, когда я разместилась на самом краю его койки. Убедила его, что мне очень удобно.
Завтра же сниму этот гипс. Тут и без него много приятных штук, таких как продавленная сетка и железная перекладина, на которой я и балансировала, боясь во сне сделать Кириллу больно. Хотя, какой сон… Я всю ночь провела, глядя на спящего ребенка, прислушиваясь к его дыханию. Мне казалось, стоит отвезти взгляд и оно прервется.
На следующий день, ровно в пол шестого утра, как раз тогда, когда меня сморил неспокойный сон, включился свет. Вошла та самая ворчливая медсестра, оставляя после своего ухода детский плач от поставленных уколов. Кирилл стоически терпел, хотя я и видела, что ему больно.
— Будьте так добры, делать свою работу, не допуская личной неприязни, — холодно сказала я, выйдя следом за медсестрой. — Это, все таки, дети.
— За эту зарплату я не обязана… — начала говорить медсестра.
— Меняйте работу или отношение. Одно из двух. Меня устроит любой вариант.
Развернулась и ушла обратно в палату, не дожидаясь ответа.
Через несколько минут медсестра вернулась. Не знаю, подействовали ли мои слова на нее, но вела она себя нормально. Вручила мне две баночки, в которые нужно было собрать анализы. Так же следовало сдать кровь в процедурном кабинете.
Мы с Кириллом направились туда. Мой стойкий маленький воин. И глазом не моргнул, пока у него брали кровь из вены.
Когда уже эта экзекуция была окончена, спросила, можно ли снять с меня мой ножной капкан. Оказалось, что можно. Да, я отблагодарила проявившую инициативу медсестру в денежном эквиваленте, унося с собой в палату гипс с написанными рукой Кирилла словами.
К обеду нас перевели в платную палату. Думала, Кирилл будет переживать, что остался без друзей, но он легко отнесся к этому расставанию. Мы вместе играли в игрушки, разукрашивали каких-то монстров, смотрели телевизор. Да, в платной палате был и такой жирок.
После обеда меня предупредили, что ужин будет легким, а завтра с утра, если результаты анализов позволят, будет проведена операция.
Я сообщила об этом Александру. Он приехал к нам за час до закрытия отделения. Вместе мы играли в "Угадай, кто я?". Я смотрела на то, как Кирилл изображает медведя, хлопала в ладоши, а внутри умирала.
Панда в исполнении Самородова была просто великолепна. Конечно, я не сразу поняла, что лениво растекшийся по полу муж и есть этот зверь, но, когда он начал демонстрировать нам приемы конг-фу, все встало на свои места.
Прощаясь с нами, дядя Саша потрепал привычным жестом детскую шевелюру. Меня крепко обнял. Сказал, что все будет хорошо.
И я верила. Хотела в это верить.
Ночью мне удалось немного поспать. В какой-то момент меня просто выключили, а потом включили.
— Людмила Константиновна, — позвал меня вошедший врач. — Пройдемте ко мне в кабинет.
Посмотрела на спящего Кирилла, по какой-то нездоровой привычке проверяя, дышит ли он. Пусть еще поспит.
Оделась и направилась в кабинет к ожидавшему меня там врачу. Но в кабинете, помимо кардиолога, находился еще один медицинский работник — врач — анестезиолог. Меня проконсультировали, по крайней мере, попытались это сделать, о ходе операции. Я пыталась сосредоточиться на том, что мне говорят, но зубы колотились друг об друга с такой скоростью, что не вся информация смогла во мне осесть.
Анестезиолог рассказал, как будет проходить введение анестезии и какую роль в этом я должна буду принять.
Да, я поняла. Да, хорошо. Нет, вопросов нет. Здесь расписаться?
Я вернулась в палату. Кирилл еще спал. Обрадовалась этому, используя время до его пробуждения, чтобы найти в себе резервы сил.
Кирилл проснулся. Спокойно принял тот факт, что сегодня с утра ему не дадут ни покушать, ни попить. А также, что мы ненадолго расстанемся, так как сегодня ему сделают операцию.
Я, конечно, тоже отказалась от завтрака. Не только из чувства солидарности. Я понимала, что сейчас мне просто кусок в горло не полезет.
К десяти утра в коридоре раздался звук, который я боялась услышать. По плиточному полу ехала дребезжащая медицинская каталка. Остановилась рядом с палатой. К нам вошел врач анестезиолог и медсестра, толкающая перед собой капельницу.
Я помогла Кириллу раздеться, заворачивая его в простынь, отгоняя от себя мысли, которые ассоциировались с этим процессом. Усадила его к себе на колени. Он не возражал. Не возражал и когда медсестра попросила дать ему руку. Иголка вошла в вену, потекла прозрачная жидкость.
— Все будет хорошо. Ты сейчас поспишь, а когда проснешься, то все будет хорошо, — шептала я на ухо сыну, смотря на закрывающиеся трепещущие веки.
Медсестра вкатила в палату медицинскую тележку. Помогла мне уложить на нее спящего Кирилла. Я поцеловала нежную детскую щечку.
Ни врач, ни медсестра не сказали ни слова, увозя из палаты Кирилла. А мне хотелось бежать следом и кричать, чтобы лучше взяли меня, а не его!
Время не то, что тянулось, казалось, что оно остановилось. Я собрала все игрушки с пола, сложила детские вещи в шкафчик. Измерила палату шагами несколько раз. Ответила на входящие звонки от Александра и Светы. Всем им хотелось услышать от меня какой-то конкретики. На последний такой вопрос я не выдержала и закричала:
— Да не знаю я ничего!
Через час я вышла в коридор. Быть может обо мне просто все забыли?.. Прошлась несколько раз мимо кабинета главного врача, все время натыкаясь на закрытые двери. Сама я заходить боялась. Не хотела услышать тех слов, от которых в страхе сжималось сердце.
Я не знаю, сколько времени прошло, кажется, я успела сделать марш-бросок по коридору раз двадцать, когда увидела знакомый силуэт в белом халате. Остановилась, так как почувствовала, что стены и пол снова поплыли перед глазами. Силой воли удержала себя на грани сознания.
— Людмила Константиновна, — сказал врач, беря меня под локоть и уводя к стене, освобождая место для проезда тележки с кастрюлями и чайниками. — Операция прошла в штатном режиме. Состояние Кирилла удовлетворительное. Сердце запустилось с первого раза, без помощи аппарата. Это хорошо.