— Ну, все, все. Со Светой разберемся, не переживай. Вон она у тебя какая вымахала.
— Да, она моя красавица. Только я оттолкнула ее тогда, а теперь и не знаю, как все наладить. Я ушла в себя, предоставив ей лишь мизерную крупицу своей заботы. — И уже совсем тихим, осипшим от слез голосом, прошептала, — и детей я больше иметь не могу. Осложнения во время извлечения плода. Плод! Понимаешь, они назвали моего сына плодом, как будто он какое-то яблоко.
Самородов ничего не ответил, продолжая поглаживать мою бедовую голову. Я прижалась к нему. Так хотелось простого человеческого тепла, понимания, защиты.
Так мы просидели до тех пор, пока за окном дневной город не укутался вечерней поволокой.
Царские хоромы
Вот что бывает, когда расклеиваешься, а склеить себя пытаешься белым сухим. Как там говорят — это не я плачу, а водка. Ну, в моем случае вино. Ох, как оно плакало. Точнее, оно было именно тем огниво, которое поднесли к промасленному фитилю. Фитилем же была моя многолетняя депрессия.
Я смотрела на свое отражение в зеркале дамской комнаты. Косметика выдержала водопад слез. Джокер из меня не получился. Спасибо вам, ривгоши, лореали, шанели и все все, кто участвовал в разработке водостойкой туши и всего прочего.
Былую истерику выдавал лишь распухший нос и покрасневшие глаза. Израненная душа. Апатия и опустошенность. Сейчас мне было глубоко чихать на увольнение, Шольца, Викусю и всю грязь, которая тянулась от этой парочки.
К тому моменту, как я вышла из дамской комнаты, Самородов уже расплатился по счету и стоял у окна, крепко задумавшись.
— Отвези меня домой, пожалуйста, — попросила я, подходя ближе. Александр повернулся ко мне, смотря так, как будто забыл где и с кем находится.
— Да, конечно, Мила. Пойдем.
В холле нам выдали верхнюю одежду, проводили до лифта и пожелали хорошего вечера.
Максим уже ждал нас. Александр открыл передо мной пассажирскую дверь, помог разместиться, и, обогнув машину, забрался сам в салон.
Практически всю дорогу мы молчали, каждый думая о своем. Лишь однажды Самородов нарушил нависшую тишину.
— Мила, послушай, пожалуйста. Я хотел бы попросить тебя не увольняться пока. Возьми отпуск, тем более давно пора. Я не хочу тебя потерять. Сделаешь это для меня?
Возможно, часа так четыре назад я уперлась бы своими ветвистыми рогами (спасибо мужу) и спорила бы до посинения. Но не сейчас. Просто какой-то выжатый лимон, и даже косточки внутри потеряли свою прочность. Я нашла в себе силы лишь кивнуть. Отвернулась к окну и смотрела на жизнь, проносящуюся мимо меня.
Второй наш разговор случился, когда Макс привез нас по указанному адресу. Спугнув светом ксеноновых фар моих собратьев-бомжей.
Самородов молча вышел из машины, открыл пассажирскую дверь и навис надо мной, не давая выйти.
— Что это? — спросил он.
— Мусорные баки, — ответила, прекрасно понимая, что не их он имел в виду.
— Вот я и вижу, что не гранд отель. Мила, ты здесь не останешься!
— Здрасьте, баба Настя! — злость помогла мне собраться. — Точнее, здрасьте, дядя Саша. Это вот мне интересно сейчас стало, кто же мне запретит!?
Судя по взгляду потемневших глаз Самородову много чего хотелось мне сказать. Но он стоически молчал. Стоял и молчал.
— Мне нужно это место. Ты даже не представляешь как. Я хочу быть здесь. Хочу начать с начала. С нового гребанного листа. Хочу ощутить самое дно, а потом подняться. Понимаешь, нет?
Я вышла из машины, отталкивая его от двери.
— Мне уже сорок лет. Я взрослый человек. Либо принимаешь это, либо, давай, до свидания!
Схватила сумочку, попрощалась с Максимом и двинула походкой "отойди, а то убью" к своему подъезду с железной пошкрябанной дверью с неприличной надписью на ней в центре.
Я прислонила "таблетку" к электронному замку. Раздался жалобный писк, оповещающий о размагничивании пластин. Потянулась к ручке, чтобы открыть дверь, но мужская рука меня опередила.
— Проводить хотя бы позволишь?
За моей спиной стоял Александр.
— Проводить позволю.
Открыла дверь в квартиру и предложила войти. Самородов вошел, оглядел мои хоромы и…. промолчал.
— Чай? Кофе?
Правила гостеприимства никто не отменял, не смотря на усталость.
— Кофе подойдет. Спасибо.
Мы прошли на кухню, благо идти далеко не нужно. Включила чайник. Рассыпала растворимый кофе по кружкам, наблюдая, как Александр осматривается. Развеселил. Сейчас взорвется, вон уже багровеет и закипает, параллельно с чайником.
— Знаешь, а у тебя здесь хорошо, уютно. Вот, тоже подумываю что-то подобное снять. Может дашь контакты владельцев, вдруг они еще одни такие же царские хоромы сдают?
— Нет, я последние урвала, — ответила с улыбкой. Телефон давать не стала, уж очень взгляд нехороший. Хоть и улыбается сидит.
Разлила кипяток по кружкам. Из сладкого "к чаю" был только сахар. Поставила пузатую сахарницу на стол. Да и вообще, кушать вредно на ночь.
— Отличный кофе, — сказал Самородов, хотя неконтролируемое секундное выражение лица говорило об обратном. Осилил только пол кружки. А я спокойно попивала свой порошковый напиток. Уже привыкла.
— Соседи не беспокоят? — спросил Александр, оглядываясь. Как будто сейчас из коридора как раз таки выйдет толпа беспокойных соседей.
— Нет, здесь вообще тишина.
— Не удивительно для такой жо…, - Самородов решил не заканчивать слово, наткнувшись на мой недобрый взгляд и поспешил сменить тему, — Чем планируешь заняться в свой отпуск?
— Как-то я и не думала в этом направлении. В смысле, что в отпуск пойду. Что-нибудь да поделаю, — не стала говорить, что, не смотря на обещание, все таки прозондирую рынок труда. Конечно, пока поверхностно. На будущее надо и соломки подстелить.
— Если куда соберешься, меня зови. Я с радостью компанию составлю. Или вот цветочки полить, если надо будет.
Цветочки. Тут из цветений только черный в плесени угол в ванной.
— Спасибо, учту.
Я допила свой кофе, помыла кружки. Стряхнула несуществующие крошки от несуществующего печенья со стола.
— Ну что, пора бы наверное уже и спать ложиться, — как то двусмысленно получилось. Язык мой-враг мой.
— Мила, надеюсь это завуалированное предложение остаться, а не намек на то, чтобы принаглевший запоздалый гость валил домой.
— Пора вам, Александр Дмитриевич, валите.
Самородов рассмеялся. Встал со скрипучего стула и направился в коридор. Оделся, обулся.
— Сладких снов, Мила.
— Спокойной ночи, Александр, — пока я никак не могла задушить в себе последнюю крупицу официоза. Граница, хоть и размытая, но все же еще была.
Он ушел, так ни на что и не решившись. Мне, как женщине с небольшим, но все же опытом, было понятно, что Самородов хотел сделать первый шаг. Не знаю, приняла бы я его сейчас? Только лишь, когда закрыла за ним дверь, почувствовала такое одиночество и тоску, что еле сдержалась, чтобы позвать его обратно.
Посмотрела в окно на выходившего из подъезда Самородова. Он, словно почувствовав, посмотрел на мои окна, помахал рукой. Ответила ему тем же. Сел в машину и укатил.
Параллельно с усталостью было и какое-то теплое, светлое чувство. Я радовалась своей маленькой победе, тому, что в кои то веки сделала то, что сама хотела, а не то, что было удобно другим. Даже не смотря на искреннее желание помочь.
Приняла душ, сделала гимнастику лица. Усталость — усталостью, а вот оттеки завтра ни к чему.
Расстелила диван. И открыла свой блог.
Остановите, Шольцу надо выйти…
Я никогда не любил женские слезы. Просто потому что не знал, как на них реагировать. Раньше я откупался. Каждая слезинка была на вес золота. Я даже знал, на сколько грамм драг метала попал, когда смотрел на одиноко стекающую по нежной коже хрустальную слезу. К тому моменту, как отношения изжевали себя, Василиса Прекрасная обычно превращалась в Царевну Несмеяну. Слезы по пустякам лились по пять раз на дню.