Лаборант тоже узнал Изосимова, замахал, улыбаясь, руками: остановите!
Изосимов затормозил, выбрался из кабины. Постояли, потолковали: как жизнь, то да се. Потом вдруг лаборант возьми да спроси:
— А как вы в гражданке очутились, Володя? Вас ведь комиссия назначила после отпуска в часть?
Изосимов оторопел от неожиданности. Полез торопливо в карман за своим «белым билетом», стал убеждать, что, как домой приехал, заболел сильно. Туберкулез, открытая форма. Вот его и освободили.
Тот не поверил:
— Здесь же указана совсем другая статья!… Слушайте, а вы не подделали? Не бойтесь, я не выдам, но это же страшная штука. Знаете, что могут дать?
И тут Изосимов, облившись от страха потом, посчитал, что лучше сказать правду. Да, так случилось. Но не его ведь ошибка — чужая. Да и не читал он бумаги, не знает, что в них было: не ему предназначены, военкомату. Вот он туда, не читая, и сдал. А что «белый билет», — откуда ему знать? Раз дали, значит, наверно, так и надо.
Лаборант от души посмеялся:
— Думаете, военный трибунал таким сказкам поверит?… Эх, Володя, Володя, жалко мне вас! Умный парень, а сглупили. Пропадете не за грош.
— Что же делать? — вконец растерялся Изосимов.
— Выход вообще-то есть… Сейчас мне некогда, а вот после работы давайте встретимся, потолкуем, если не против?
Против? Да он как утопающий за соломинку!
Встретились вечером у Изосимова. Выпили, закусили, не касаясь того разговора: Изосимов сам не решался начать, и гость почему-то не заикался. И лишь уходя, уже во дворе, сказал негромко, положив Изосимову по-дружески руку на плечо:
— Симпатичны вы мне, Володя; так и быть — помогу.
— Как? — пролепетал Изосимов, судорожно расстегивая пуговицы на гимнастерке — на дворе холодно, а ему нечем дышать.
— Заменю листы в книге протоколов медкомиссии. Тогда с какой стороны ни возьмут — все у вас чисто.
— А сможете?
— Раз говорю… — Пояснил: — Секретаря наделю назад оперировали — прободение язвы желудка. Я сейчас за него.
— И… сколько?
Изосимов затаил дыхание; сейчас гость за услугу заломит такую деньгу, что все нажитое придется спустить, да еще и дом продать.
— А просто в доброе отношение вы не верите? — негромко рассмеялся гость, и у Изосимова отлегло от души. — Ну хорошо, чтобы вам не оставаться у меня в вечном долгу, достаньте несколько шашек из двенадцатого цеха.
Изосимова снова в жар бросило, подозрение нехорошее возникло:
— Зачем?
— Говорят, ими здорово рыбу глушить…
И он поверил. Потому что хотел поверить. Потому что никак нельзя было терять расположения гостя. Потому что это показалось ничтожно малой платой за избавление от удушливого страха.
«Да ладно! — уговаривал он себя, вертясь позднее без сна на мягкой постели. — Какая там военная тайна — полгорода знает, что производит двенадцатый цех. А рыбу ими и в самом деле получше глушить, чем гранатой».
На следующий день в условленном месте он передал лаборанту добытые три шашки.
— На каждую по два пуда рыбы — самое малое, — радовался тот. — Знаю я одно озерко в горах…
Изосимов тоже радовался: и впрямь ему, видать, для рыбы!
Тяжело, тревожно шевелилась догадка: а ведь, наверное, не случайно приписали ему в госпитале чужую рану! Уж не сам ли лаборант к той бумаге руку приложил?
Но он давил, давил эти мысли, пытаясь снова обрести утерянный покой.
Уедет лаборант — и все! Уедет — и все!
Коготок увяз…
Долго он не видел лаборанта, до той поры, пока не образовался на комбинате цех «Б».
Лаборант явился к нему ночью, прямо домой — жена работала в ночную смену. Не ходил вокруг да около, а сразу сказал резко и грубо:
— Беда! Я сам влип, и вас с собой.
Изосимов вскочил на ноги.
— Не бойтесь, они не выдадут, не заинтересованы. Но придется им кое в чем помочь.
— Нет! Нет!
— А какой у вас выход? — насмешливо полюбопытствовал лаборант и напомнил: — Дезертирство — раз! Шашки — два! Хоть за то, хоть за другое — расстрел.
…Всей птичке пропасть!
Лаборант уехал той же ночью, увозя с собой расписку Изосимова и оставив взамен принадлежности для тайнописи и целую кучу инструкций.
Изосимов поступил в распоряжение Дяди. Кто такой Дядя — он не знал. Связь только письменная. Осуществлялась она следующим образом. Дочь Изосимова, Верочка, училась во втором классе. Он должен был почаще заглядывать под газету, в которую обернута Верочкина драгоценная тетрадка для классных работ по русскому языку. Иногда находил там страничку, вырванную из тетрадки такого же второклассника с безобиднейшим текстом: «Катя идет в школу, Лена сидит дома…» Но если страничку прогладить утюгом или подержать над огнем, между строками детских каракулей проявятся печатные буквы тайнописи…