Даже и не предполагала Ольга, что Максим Бурлак мог завидовать своему подчиненному, не ведала она и об истинных причинах выдворения Глазунова из техотдела треста, но как это произошло, ей было доподлинно известно со слов Розы. От нее же узнала Ольга и о том, что Глазунов не смирился и не однажды яростно сталкивался с Бурлаком по пустячному вроде бы поводу. Вот почему сегодня Ольга с Розой в четыре глаза неусыпно пасли Антона Глазунова. И все-таки не уследили. Под самый занавес праздника, после традиционного посошка, на выходе из-за стола Антон столкнулся с Бурлаком.
— У вас Сивков не был? — спросил Глазунов.
Миролюбиво и буднично спросил.
А Бурлак вспыхнул, вспомнив вдруг неприятно нашумевшую историю с электросварщиком Сивковым, и непозволительно резко ответил вопросом на вопрос:
— Чего он у меня забыл?
И сразу взвился Глазунов. Слегка пригнув похожую на огромный репей голову и буравя управляющего горячим, острым взглядом, пальнул намеренно по больному:
— Все забыл! Забыл, как его ошельмовал Кабанов. Как выпнули из моего СМУ и загнали в бригаду Воронова. Он не злопамятен. Ради дела сам себя готов…
— Нельзя ли покороче? — гневливо перебил Бурлак.
— Можно! Сивков изобрел труборезную машину…
— Пусть идет в БРИЗ, — отмахнулся Бурлак.
И двинулся было прочь. Но Глазунов проворно заступил дорогу.
— Это же труборезная машина! Не средство от комаров! Переворот! Революция в трубостроении!..
— Слушай, Антон. Давай деловые вопросы решать не за обеденным столом.
— Я думал, для вас дело всегда на первом месте! — рубанул Глазунов.
— Меня как-то никогда не интересовало и не интересует, что ты обо мне думаешь, — сорвался Бурлак.
И не подоспей тут Роза, не ухвати она за рукав своего благоверного, быть бы катастрофе…
Вспомнив сейчас эту стычку, восстановив в памяти происшедшее с Сивковым, Ольга вдруг ощутила прилив не то смущения, не то стыда, хотя вокруг и не было ни души. Она давно знала Дмитрия Сивкова. Придуманные им вращающиеся ролики опоры ныне приняты на вооружение всеми электросварщиками страны, без этих роликов не работает ни одна сварочная установка на поворотной сварке. О своей задумке насчет труборезной машины Сивков как-то обмолвился Ольге. И вдруг словно в воду канул, ни чертежей, ни слухов. К этой истории с Сивковым, оказывается, причастен Бурлак, и не сбоку припека, не стороной, а впрямую…
Вот сколько открытий и загадок, волнующих и тревожных, принес ей сегодняшний день. И хотя она как следует еще не разобралась в своих чувствах и мыслях, не осмыслила до конца пережитое сегодня, но все равно обеспокоилась, встревожилась, ибо за тем, что видела, слышала, перечувствовала в этот день, угадывался горький смысл. Почему горький? Не смогла бы ответить даже предположительно. Но от этого недоброго предчувствия тоскливо и одиноко сделалось в пустой, холодной лоджии. И будто специально для того, чтобы выманить ее оттуда, память воскресила…
Когда гости разошлись, они с Максимом расставили мебель, вымыли и перетерли посуду. Потом она стала подтирать полы в холле, а Максим перебирал какие-то бумаги в своем кабинете.
— Иди-ка сюда, Максим! — позвала она.
Бурлак не пришел и не отозвался.
— Макси-им! — снова окликнула она.
И опять никакого ответа.
Встревоженная Ольга заглянула в кабинет. Максим сидел за столом, держа в руках небольшую инкрустированную шкатулку.
— Максим, — почему-то тихо и робко и даже испуганно окликнула она.
Молча обернулся Бурлак, и Ольгу ужаснуло до неузнаваемости постаревшее, осунувшееся, чужое лицо.
— Что с тобой? — встревожилась Ольга.
— Ничего, — холодно выдохнул он. — Устал что-то. Приму душ…
Когда вошла в спальню, Максим спал. «Я уже не нужна», — больно кольнуло в сердце. С того и захандрила, с того и стал любой звук бить по нервам. «Что за коробочка?»
Торопливо прошмыгнула в кабинет мужа. Выдвинула средний ящик стола и сразу увидела ту самую инкрустированную шкатулку. Раскрыла… и ахнула. Она никогда не видела такого количества золотых вещей. Кольца, перстни, серьги, медальоны, подвески. А сверху клочок бумаги. На нем незнакомым почерком небрежно написано: