Ливнем брызнули осколки…
Полоснул надсадный вопль.
Лена выскочила из квартиры, махом слетела с лестницы и понеслась по пустынному городу, не чувствуя леденящего ветра.
А когда ворвалась в свой подъезд, влетела на третий этаж, увидела подле своей квартиры мать.
— Мама! — истерично вскрикнула она. — Мамочка!
И, обняв переполошенную Марфу, захлебнулась в плаче…
На единственной городской площади перед трехэтажным зданием Гудымского горсовета был сооружен для ребятни новогодний снежный городок. С елкой, ледовыми горками и каруселью, с ледяным Дедом Морозом и такой же Снегурочкой, с избушками на курьих ножках и другими сказочными атрибутами. Здесь же была сооружена ледяная крепость с толстой зубчатой стеной, угловыми башнями с бойницами и высоченным шестом над воротами, на котором, раскрыв клюв, поднял крылья разноцветный, яркий жестяной петух.
Единственным спасением малыша от колкого кусачего мороза было движение. Потому-то новогодний сказочный городок в центре Гудыма походил на огромное игровое поле, по которому в разные стороны, с криком, свистом, улюлюканьем, носились мальчишки и девчонки. И вместе с ними, также греясь в движении, с лаем бегали большие и малые псы, домашние и бездомные, но одинаково ласковые, доверчивые и преданные ребятне. В своре четвероногих приметно выделялся большой желтый пес — спаситель Даши Бобровой.
Папы играющих на городской площади малышей еще спали, а мамы, выпроводив детвору погулять, принялись за уборку квартир, попутно соображая, чем бы повкуснее накормить сегодня семью и незваных, нежданных гостей, которые всегда могли нагрянуть в этот праздничный новогодний день.
На пустых продуваемых утренних улицах города — только бичи.
Новогоднюю ночь бичи провели кто где: на чердаке, в подвале, в заброшенном балке, даже в канализационном колодце, и теперь, поднятые со своего логова холодом, голодом или похмельной головной болью, обшарпанные и рваные, нечесаные, небритые и неумытые, голодные и злые, они безмолвными тенями слепо и медленно, как говорят сибиряки, шарашились в холодной, голодной, неласковой пустоте, шарили по дворам и подъездам, шныряли меж балков и хижин, выискивая, вынюхивая, присматривая что-нибудь пригодное, чтоб без бою и риска можно было ухватить, подцепить, хапнуть и разжиться на бутылку «бормотухи» или на флакон тройного одеколона.
Пятеро бичей столкнулись у одной помойки и затеяли было свару из-за пустых бутылок, да один из них, по виду самый благородный и, наверное, самый опытный, решительно и громко пресек вспыхнувшую было ссору, предложив:
— Айда к Крабу. Он что-нибудь придумает. Башковитый мужик.
Краб — признанный вожак гудымских бичей — жил благопристойно, в деревянном домишке, с молодой женщиной, еще окончательно не утратившей природной красоты и дородности. И хотя он тоже нигде не работал, но, видно, не бедовал, как его паства, и выглядел вполне благообразно. На нем был добротный ватник, новенькие стеганые брюки, обсоюзенные кожей валенки с длинными голенищами и пушистая заячья шапка. Он неторопливо и деловито колол дрова, когда к нему подошли отчаявшиеся в удаче пятеро бичей.
Краб и в самом деле был чем-то схож со своим одноименным океанским обитателем. Невысокий, кряжистый, широкоплечий, длиннорукий, он ходил сутулясь, держа слегка на отлете чуть присогнутые в локтях и запястьях длиннопалые цепкие руки. И по своему характеру Краб отличался мертвой хваткой и беспощадностью. Он жестоко эксплуатировал бичей, понукал и помыкал ими. За стакан хмельной отравы, изготовленной из пудры, противокомариной жидкости или еще бог знает из какой дряни, Краб заставлял бродяг батрачить на себя. Спившиеся, утратившие человеческий облик бичи, конечно, понимали, что их бесстыдно эксплуатируют, ненавидели за то Краба, но ослушаться боялись, ибо во гневе Краб был дик и лют, бил чем попало и по чему придется, к тому же Краб был единственной пристанью для безвольных, опустошенных, нищих духом и телом бичей.
Едва поздоровавшись, один бич тут же выхватил из рук Краба топор и принялся колоть дрова, другой ставил ему чурбаки на попа, третий относил колотые дрова к поленнице, которую укладывал четвертый, пятый же подбирал щепу и подкатывал чурбаки. Словом, все оказались при деле, и каждый из кожи лез, стараясь выказать Крабу усердие и угодливость.
А Краб в это время, расставив циркулем ноги и уперев кулаки в бока, курил и нехотя разговаривал с бичами.
— Опохмелиться захотели? — насмешливо спросил Краб.
Угодливо улыбаясь и вымученно хихикая, бичи посыпали в ответ: