Он заигрывал, ловчил с болезнью, всячески приноравливался, подстраивался к ней, иногда на время усмирял ее, но одолеть не мог. День ото дня недуг становился все нетерпимей и тягостней, и все труднее было скрывать его от Ольги…
Ольга сразу догадалась, что Феликс Макарович пришел по делу. Выставила на стол закуски, бутылку коньяка и ушла в гостиную смотреть телевизор, оставив мужчин наедине.
Долго молча приглядывался Бурлак к пыхтящему, пришлепывающему губами другу, силясь угадать, зачем тот пожаловал без предупреждения и в неурочный час. Похоже было, что-то малоприятное стряслось с Феликсом Макаровичем. Это предположение почему-то обрадовало, развеселило Бурлака, хотя он и всячески тому противился. И, будто мстя ему за злорадство, едва он подсел к столу и разлил коньяк по рюмкам, начался приступ экстрасистолии. Пока вертелся на стуле, выбирая такую позу, чтобы не чувствовать своего сердца, оно вовсе слетело с ритма, и посыпали перебои, все учащаясь и учащаясь.
«Началось», — с унылым безнадежным остервенением подумал Бурлак, стискивая зубы и опрокидывая в рот рюмку с коньяком. К великой радости Бурлака, после второй рюмки он перестал слышать перебои сердца и скоро позабыл о нем, все с большим интересом внимая словам друга.
— В этом году будет десять лет, как мы с тобой пашем гудымскую целину, а? — громко говорил Феликс Макарович, размахивая ножом и вилкой. — Десять лет закопано в этих снегах! Если развернуть, растянуть пружину прожитых лет, выбирая только значимое, важное и полезное, — на целую трилогию материала. Согласен?
— Согласен. Только не пойму, с чего ты петушишься? — подковырнул Бурлак. — У каждого второго гудымчанина такой же путь за спиной.
— Нет! — тяжелой мясистой ладонью Феликс Макарович с такой силой прихлопнул по столу, что высокий тонкий стакан с апельсиновым соком едва не упал. — Нет! И скромность твоя не к месту. Люди по облику не одинаковы, а уж сутью-то вовсе разные. Ты вот правишь крупнейшим трестом, а едва не загинул бесславно, сунув голову в буран. Что тебя погнало? Мог ведь любого послать, мог скомандовать, чтоб перекрыли, и переждать непогоду. А ты на таран. Что тебя толкнуло? Никто не ответит. Нет ответа. Просто ты — оригинал без копии… Помнишь первую гудымскую комендантшу Дусю Москалеву? Самородок! Три мальца, муж выпивоха, а тетя Дуся… Воистину хозяйка Гудыма…
Неожиданно засмеялся Феликс Макарович, да не обычным своим жеребячьим гоготом, а легко, негромко и грустно, на той неуловимой грани, за которой смех оборачивается плачем. От того глубинного, невеселого смеха дрогнула душа Бурлака, снялась с места и поплыла бог знает куда, только стало ей вдруг светло и отрадно и чуточку весело, чуточку грустно.
— А ты помнишь, как наша баня сгорела? — спросил Бурлак и тоже засмеялся.
Перебивая и дополняя друг друга, они вспомнили много забавного и грустного, помянули добром, с кем вместе начинали, но кого уже нет рядом. Иногда, словно опомнясь, Бурлак начинал пытливо приглядываться к гостю. «Не за тем же он пришел. Не за тем. Что-то ему надо от меня. Что?»
Но едва он начинал задумываться, как Феликс Макарович тут же припоминал еще одну занятную историю и опять вовлекал Бурлака в разговор.
«Хитрит, — чуть остыв от воспоминаний, снова начинал раздумывать Бурлак. — Подветренную сторону ищет. Чего тянет? Мы друг друга насквозь видим. Можно и без артподготовки…»
Тут Феликс Макарович вспомнил вдруг смешной анекдот, забавно, в лицах рассказал его и опять отвлек Бурлака от раздумий, и тот вместе с другом смеялся до слез.
Когда бутылка была опорожнена, кофейник опустел, настало время прощаться, Феликс Макарович закурил и вернулся к тому, с чего начал:
— Да, старик, десять лет пашем мы гудымскую тундру. С первого гвоздика. А лавры-то и почести могут достаться другим…
«Ну, давай, давай, — мысленно подтолкнул Бурлак друга. — Выкладывай. За тем и пожаловал».
Феликс Макарович выразительно повертел в руках пустую бутылку, и Бурлак заменил ее непочатой, разлил по рюмкам, коньяк. Не просигналив даже Бурлаку, Феликс Макарович молча выпил свою рюмку, снова налил и снова выпил.
— Есть такой шанс, старик. Если даже я вывернусь наизнанку, сам лягу перекрытием вместо железобетонных опор, все равно к маю мне компрессорную не сдать. Нет оборудования. В Гудым его можно привезти только по воде, летом, где-нибудь не раньше июля. Зато от причала до стройплощадки — только по зимнику, стало быть — в октябре — ноябре. В общем, крупнейшая, директивная стройка сорвана! За такие штучки…