И опять протянула ему обе руки.
Бурлак сложил их ковшом, ткнулся в него лицом и приник сухими жесткими губами к некогда родным, преданным, нежным ладоням.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Сперва Феликс Макарович колебался, тревожился, но после того как Сталина исцелила Бурлака, уверовал: Максим сделает, что нужно. Однако Феликс Макарович был не однажды и крепко бит, потому ничего серьезного не предпринимал, не заручась на всякий случай запасными вариантами, не подстелив соломки на месте возможных крутых поворотов. Ради этого и пригласил он Сушкова.
Тот явился без промедления, был показно смиренен и подчеркнуто почтителен. Еще от порога начал кланяться, невнятно, будто с набитым ртом, бормоча слова приветствия.
— Проходи. Садись, — небрежно приветливым тоном пригласил Феликс Макарович гудымского летописца.
Сушков сразу уловил: нужен он сегодня начальству, очень нужен — и приободрился, приосанился, вольготно уселся в кресло, закинул ногу на ногу, неторопливо вынул сигарету из протянутой Феликсом Макаровичем пачки, долго чмокал и пыхтел, раскуривая.
Понимающе ухмыльнулся Феликс Макарович, прижег свою сигарету и заговорил весомо, в то же время доверительно, при этом негромко и размеренно притопывая, будто отбивая такт.
— Есть поручение, старик. Ты как-то говорил, у тебя друг в… — и он назвал одну из центральных газет.
— Да, — важно подтвердил Сушков. — Однокашник. Вместе университет кончали. Он для меня…
— Отлично! — пресек Феликс Макарович затянувшийся ответ. — Вот с его помощью и надо срочно, очень срочно, — выделил интонацией последние два слова, — организовать у него большую, убедительную яркую статью. За моей подписью. А в областную газету — за твоей. И тоже немедленно. И обязательно обстоятельную, заметную. Писать обе придется тебе. Уяснил?
— Форму — да, — без прежнего самодовольства и не так громко ответил Сушков. — А суть…
— А суть вот в чем… — вынул из подставки несколько чистых листочков бумаги, кинул их Сушкову. — Ручка есть? Слушай и пиши. — Подождал, пока Сушков вооружился ручкой, и снова заговорил, четко и редко, будто лекцию читал на вузовской кафедре: — Есть решение директивных органов к весне нынешнего года завершить строительство пятой нитки газопровода Гудым — Урал — Центр. Ведомо тебе сие?
Сушков утвердительно кивнул.
— Задача архисложная. Невероятно сложная. Эту мысль надо выпятить и высветить, чтоб за версту любому дураку видна была. Побольше броских сравнений, оглушительных цифр, ярких примеров. Сто сорок рек, речушек и проток на пути. Непроходимые болота. Лютые холода. Поздняя зима урезала и без того короткие сроки. Не хватает техники. Недостает материалов. Голод на рабочие руки… Ну и тому подобное, да чтоб как в сказке — чем дальше, тем страшней. Понял?
— Безусловно, — не поднимая головы, невнятно бормотнул Сушков.
— Трубачей Бурлака расхвали, не жалея эпитетов. Стараются, рвутся, ломают преграды, но впереди встают все новые и новые, причем объективные — заметь это! Тут надо подкинуть пару фамилий сварщиков — Сивков, Кабанов. Поведать о героизме рабочего класса. Слыхал, как у Воронова какой-то парень нырнул зимой в реку, чтоб заарканить трубу. — Сушков хмыкнул. — Само собой — посетовать на нехватку труб, пригрузов, ну и еще черт знает чего там можно наворочать с этими трубостроителями…
— Ясно.
— Отстреляв по трубачам, выходи на главную цель. Если героическими усилиями трубостроителей газопровод и будет построен, задействовать его вряд ли удастся. Вряд ли! Слышишь? Чтобы там, — ткнул пальцем вверх, — поняли: мы еще сомневаемся! Мы колеблемся! Мы стараемся! Но… не уверены. Вряд ли… Потому что строители не сдадут компрессорные станции и, прежде всего, головную компрессорную, которую строит наш трест. Вот уж тут развернись, блесни талантом. Пропой гимн родному тресту, восславь его рабочих, воздай должное командирам производства, ну и конечно же и прежде всего — управляющему! С нуля поднимали город в тундре. Освоили… Внедрили… Инициаторы… Запевалы! Само собой, пару примерчиков трудового героизма, мужества и высокой гражданственности…