— Есть и сейчас ход. Честней и выгодней для треста и для государства.
— Слушаю вас, — заинтересованно обронил Бурлак, лицо его сразу стало непроницаемо-холодным и властным.
— Можно договориться с Сивковым. Сделает не хуже. И никакой приплаты не потребует…
— В тот же срок? — уточнил Бурлак, уверенный, что этот козырь крыть будет нечем.
— Н-ну… в части срока…
— Ясно. Какой же срок называет Сивков?
— Он только завтра прилетит из Ожогова. Налаживал там…
— Чего же вы огород городите? Прилетит — не прилетит. Возьмется — не возьмется. Уложится — не уложится. Демагогия!
— Да мне все равно, — сорвался Глазунов. — Не такие деньги швыряем на ветер. А эти…
— Сколько этих? — без интереса спросил Бурлак, придвигая кожаную папку с бумагами на подпись.
«Тебе все равно, сколько, лишь бы дыру заткнуть», — неприязненно подумал Глазунов и намеренно зло и жестко выговорил:
— За двое суток четыре тысячи на четверых.
Не дрогнул Бурлак. Даже глаз от бумаги не оторвал. Пробурчал равнодушно:
— За все надо платить. За темпы. За мастерство. За риск.
Это нарочитое, как подумал Глазунов, равнодушие управляющего высекло новую, еще более яркую искру гнева.
— Рублем мощенная дорожка — кривая и скользкая. Когда-нибудь, а все равно сломаем шею!
Бурлак нехотя отлепил взгляд от бумажного листа, встретился глазами с Глазуновым и уже напористо, с нескрываемой иронией и превосходством спросил:
— Кто сломает? Государство? Наше ведомство? Или только трест Гудымтрубопроводстрой?
— Все сковырнемся! — ожесточенно выкрикнул Глазунов. — К чертовой матери! В скором времени!..
«Зачем это я? — с безнадежным унынием запоздало спохватился Глазунов. Черт с ними, с тысячами. Квартиру надо вышибать, а я…»
С недавних пор приметил Глазунов за собой вот эту странную, пугающую неподвластность рассудку собственных поступков и слов: не хотел, а говорил, не предполагал, но делал. Порой рассудок был так далек от слов и поступков, что лишь издали, с немалым запозданием мог понимать и оценивать содеянное и сказанное.
Вот и сейчас, понимая ненужность и пагубность нежданно возникшего конфликта, Глазунов хотел его приглушить, но вместо уступчивых, заискивающих словечек с языка сорвалось:
— Вся наша метода — любой ценой, лишь бы в срок! — плодит временщиков и хапуг.
— Слушай… Антон… Никифорович… — будто три чугунных шара кинул Бурлак. — Может, тебе возглавить социологическую группу при тресте?
«Помолчи. Отшутись. Попяться…» — мельтешило в голове Глазунова.
— Провалю план — подам в отставку!
— Провалить мы тебе не дадим. А насчет отставки… можно подумать.
— Подумайте! — Глазунов порывисто вскочил. — Пока не поздно! Не то…
— Минуточку! — властно осадил Бурлак, гулко прихлопнув ладонью по столешнице. — Минуточку!.. Какая эмоциональная разнузданность. — И уже назидательно и чуть укоризненно. — Чувства — это нервы. Зачем же так-то? Без нужды и по ветру?.. — Разом сменив тон на командный. — Проследите, чтобы сегодня… Сегодня же!.. Кабанов приступил к работе. Откуда емкости?
Командный тон подействовал на Глазунова отрезвляюще и успокаивающе. Ответил четко и деловито:
— На сто четырнадцатом есть два порожних двухтысячника. Разрежем. В рулоны. Перекинем на Черный мыс и…
— За двое суток… — не то переспросил, не то восхитился Бурлак.
— Кабанов умеет работать…
— Вот-вот. И слово держать умеет, — с непонятным самодовольством договорил Бурлак.
Надо было уходить, иначе не миновать новой стычки. Спрятав глаза, торопливой скороговоркой Глазунов спросил:
— Я могу идти?
— Шагай, — обычным будничным голосом ответил Бурлак, давая тем самым понять Глазунову, что уже забыл о недавней размолвке и не придает ей никакого значения. Привстав, подал руку. — Крути на все триста шестьдесят.
«Можно и на четыреста!» — повисло на языке Глазунова, но он смолчал: и так ни с того ни с сего наломал дров. Однако последняя фраза Бурлака почему-то застряла в сознании, царапалась и жалила: «Будто милостыню подал». И тут же подосадовал: «Зря не слетал в Ожогово, не поговорил с Сивковым. Привыкаю к кабановской тропке…»
Он уже взялся за дверную ручку, когда его окликнул Бурлак:
— Постой-ка, Антон Никифорович.
Окаменело замер Глазунов спиной к начальству, лишь голову чуть повернул.
— Сегодня будем распределять новый дом. Там твое заявление. Трехкомнатная устроит?