Едва щелкнул замок портфеля, как в кабинет влетел Арго. Взволнованно покрутился перед диваном, на котором Марфа разложила мужнины пожитки, поскулил и прилег подле, напряженный и нервный, настороженно кося на Марфу, которая, разговаривая то с собой, то с собакой, принялась заполнять вместительное нутро портфеля.
— Вниз пижаму. Не любит он в ней. А захочется вечером поваляться, в кресле передохнуть… Как ты, Арго? Знаю, что всего на три дня. На день едешь — на неделю запасай…
Аккуратно свернутая полосатая золотисто-желтая пижама улеглась на самое донышко портфеля.
— Та-ак… Теперь рубашки… Две белых… К начальству. И, пожалуй, вот этот галстук. Теперь положим модную, с люрексом. Пусть покрасуется. Пофасонит. В ресторан или в театр. Что, Арго? Хочешь сказать: «На свидание к девчонке?» Не тот замес… Не Феликс Макарович… И две в полоску…
Пять аккуратно сложенных рубашек всунула в полиэтиленовый пакет и бережно уложила в портфель. Чтобы рубашки не помялись, рядом с пакетом пристроила большую твердую папку с деловыми бумагами.
Удивительно плотно, но не тесня друг друга, легли по своим местам носовые платки, домашние шлепанцы, запасные носки, бритвенный прибор… все, вплоть до обувной и одежной щеточек в целлофановых мешочках.
Сколько раз собирала она Максима в короткий и долгий путь, на пару дней, на целый месяц, на близкую, ему послушную трассу, на всевозможные совещания, слеты, конференции, в Москву и Канаду, в США и Японию. Он никогда не заглядывал в уложенный ею чемодан или портфель, и не было случая, чтоб Марфа забыла положить что-нибудь нужное.
Набитый портфель Марфа подержала в руке, прикидывая, не тяжел ли, и поставила в прихожей возле столика с телефонным аппаратом. Арго лег около портфеля и замер — грустный, жалкий, взъерошенный. Марфа подхватила пса на руки, прижала. Растроганный Арго нежно лизнул ее в щеку и, удобно расположив тяжелую квадратную голову на мягком плече, затих. С собакой на руках Марфа пошла на кухню, включила на малое напряжение конфорки электроплиты, на которых стояли кастрюля с борщом и гусятница с жареным мясом: вот-вот явится Лена, придет голодный, озябший Максим.
Глухой отдаленный шум в подъезде насторожил и собаку, и Марфу. Обе замерли, прислушались.
— Никого, — удрученно пробормотала Марфа, спуская собаку на пол.
Какое-то время постояла, бездумно глядя перед собой. Вздохнула и медленно, словно нехотя прошла в спальню. Вынув из тайника небольшую инкрустированную шкатулочку, подсела к трельяжу. Тонко и мелодично тенькнул, отмыкаясь, внутренний замок крохотного сундучка. Марфа долго рассматривала его содержимое, потом медленно перевернула ларец, и на ярко-красный бархат призеркального столика бесшумно вытекла сверкающая груда колец, браслетов, перстней и иных украшений из желтого металла. Марфа с радостным изумлением взирала на блистающую груду драгоценностей. Она не знала, сколько здесь изделий, не ведала их общей стоимости. Все это покупалось не враз, собиралось целое десятилетие.
«Сколько же их теперь?» Неспешно разложила аккуратными рядками, пересчитала. Семьдесят шесть! Были тут украшения, которые Марфа, примерив однажды, больше ни разу не надевала, но были и любимые неизменные спутники ее торжеств и праздников. Например, вот эта большая ярко сверкающая гранатовая брошь. Ее купили в Карловых Варах, куда однажды с великим трудом удалось затащить Максима. Или эта бриллиантовая снежинка с крохотным золотым Водолеем в центре. Марфа родилась под этим знаком зодиака…
Медленно перебирала Марфа драгоценности, иные, оглядев, кидала в шкатулочку, другие разглядывала долго и любовно, тут же примеряла и расставалась с ними нехотя. Стала выбирать наиболее крупные, тяжелые вещицы и, чуть приподняв над столиком, роняла их на толстый ворсистый красный бархат. Ей казалось, падая на красную мякоть, золото певуче и тонко звенело на разные голоса, будто крохотные колокольцы волнующе трогательно выговаривали: тень… динь… дон…
От этого нежного золотого перезвона, как от легкого вина, чуть-чуть кружилась голова, а поразительно синие глаза женщины лучились молодым ярким счастьем.
Только две задушевные подруги — Алла Малова и Сталина Кирикова — знали об этой коллекции драгоценностей. Подруги сами наверняка имели немало дорогих украшений, но в сравнении с Марфиным кладом их «золотой фонд» был ничтожен, и Сталина с Аллой, завидуя Марфе, не раз помыли ей косточки, называя заглазно то скупой рыцаршей, то баронессой Филиппини, а то гобсеком в юбке. К пристрастию жены Бурлак относился как к забаве, лишь под ее нажимом рассматривал новоприобретенные драгоценности, говоря при этом что-нибудь вроде: «Молодец, хорошая вещичка», или: «А у тебя королевский вкус», и тут же отходил от счастливой Марфы.