— Пожалуйста! Распоряжайтесь! Если вам хочется, чтобы ваши подчиненные слушали…
Но подчиненные слушать не захотели и поспешно покинули кабинет. Бурлак разом переменился: ни иронии, ни добродушия в лице. И в голосе — холодок и твердость стали.
— Я слушаю, — четко и властно выговорил он. — Только коротко.
— Почему через мою голову вы уволили Сивкова?
— Это сделал твой заместитель.
— Под вашу диктовку.
— Послушай… то-ва-рищ Глазунов! Тебе известно, что такое бракованный стык в трубопроводе? И кончили об этом! Когда дело касается качества газопровода… Все! Клади свои симпатии в карман и до свидания.
— Что значит «до свидания»? Тут ведь судьба человека. Коммуниста. Изобретателя. Не куль с мякиной. Спихнул с воза и…
Бурлак понял: начальник СМУ-7 не собирается уступать и, кажется, вознамерился прочесть лекцию о расстановке и воспитании кадров. Надо было сразу развернуть его, чтоб посидел часок в приемной, остыл.
— Без крайней надобности, — гремел Глазунов, — вы не имеете права через голову начальника СМУ переставлять, увольнять…
— Хватит! — Бурлак повернулся к нему спиной и сказал в микрофон селектора: «Зоя Игнатьевна, приглашайте товарищей…»
Из кабинета Глазунов вылетел так стремительно, что едва не сорвал с петель дверь. Он не приметил, кто толпился в приемной, не слышал тревожного оклика жены, он вообще ничего не видел, не слышал и не сознавал. Обида рвала сердце на части. Обида и ярость. Сколько раз прощал он Бурлаку подобное самоуправство. И не со всеми, далеко не со всеми подопечными командирами производства вел себя Бурлак вот так по-хамски. Почему?
Шапку Глазунов оставил в своем кабинете и сейчас мчался с развевающимися по ветру длинными черными лохмами. При семнадцатиградусном морозе студеный и сильный ветер обжигал лицо, но холода Глазунов не чувствовал и не приметил отсутствия шапки. Тем не менее ветерок все-таки повыдул из него гнев, остудил жар, воротил рассудку способность сознавать окружающее. Тогда зародилось острое желание побыть одному, попытаться ответить на этот вдруг так остро и неотвратимо вставший вопрос: «Почему Бурлак, понимающий, талантливый, опытный руководитель, постоянно третирует меня, всячески подчеркивая свое всевластие?»
У конторы СМУ-7 стоял легковой «уазик» Глазунова. Надвинув на глаза шапку, шофер дремал на сиденье.
— Погуляй, Эдик, — сказал ему Глазунов, — я скатаю в одно место.
Он и прежде не однажды проделывал подобное. Отпустит водителя, сам за руль — и поехал. Машину Глазунов знал и чувствовал, управлял легко и, по мнению шофера, «классно». Покорность сильной быстрой машины, стремительная скорость, крутые, резкие повороты и виражи действовали на Глазунова умиротворяюще, успокаивали, настраивали на раздумья, и не раз именно за рулем своего «уазика» неприметно и вроде бы само собой разгрызал он каленые орешки зубодробильных «почему?», «зачем?», «как?», которые ему подкидывала жизнь…
Все быстрей и быстрей летел по бетонке «уазик», легко обгонял тяжеловесные грузовики, трубовозы, тягачи, вовремя и ловко увертывался от встречных автомобилей. Бетонка наверняка пропускала машин вдвое, а то и втрое больше своих расчетных возможностей, и, чтобы не столкнуться, не зацепить гигантский «Ураган» иль длинный плетевоз, глазуновский «уазик» то жался к самой кромке заснеженной серой ленты, то летел по ее оси. Расширившиеся сверкающие глаза Глазунова вовремя видели, подмечали, прикидывали, руки автоматически крутили руль, передвигали рычаг скоростей, жали на бугорок сигнала, но мысль… мысль в это время была занята только одним: поиском ответа на костью в горле вставшее «почему?».
Четвертый год Глазунов правит СМУ-7. Все эти годы управление справлялось и с планом, и с обязательствами, не было в нем никаких громких ЧП, текучесть и прочие боли и беды Севера ниже общетрестовских. В городской и областной печати, на совещаниях и даже на областных партийных активах Глазунова не раз хвалили.
В авральные зимние дни, когда «идет труба» и трест охватывает горячечная штурмовая лихорадка, в дела СМУ-7, как правило, никто, кроме Бурлака, не лезет, да и управляющий трестом, по убеждению Глазунова, вмешивается зря…
«Зря… Стоп. Стоп-стоп… С этого «зря», кажется, и началось…» Позапрошлой зимой, в самый разгар строительства, когда лихорадило не только трест, но и главк, и министерство и первый заместитель министра вынужден был на всю зиму переселиться из Москвы в областной центр, а начальник главка и вся его королевская рать день и ночь метались по трассе либо пропадали на стройке компрессорных, — вот в то самое сумасшедшее время на участок трассы, который строили рабочие СМУ-7, нежданно нагрянули заместитель начальника главка и Бурлак. И сразу принялись распоряжаться: бульдозеры — сюда, трубоукладчики — туда, эту мехколонну перебросить, ту бригаду — передвинуть. «Зачем?» — спросил высокое начальство Глазунов. Прямо, громко и жестко спросил. Он и в самом деле недоумевал — зачем? Целое лето вместе с главными специалистами управления Глазунов колдовал, рассчитывал, прикидывал, как расставить людей и технику, чтоб можно было с минимальной перегрузкой и наименьшей нервотрепкой выполнить план и обязательства. Все промерили, прощупали, просчитали, предусмотрели и взвесили, нанесли на схемы и карты, втолковали мастерам и рабочим, сплотили их, зажгли и раздули соревнование. Строить «свой» участок начали точно по графику. Без авральных рывков и ураганного бума. Сразу вырвались в первые по тресту и главку. И когда разогнались, набрали желанную скорость и высоту — тормози, поворачивай, переставляй, передвигай, пересматривай.