— Будут в срок, — заверил Федя.
Когда закуски и бутылки были расставлены, появились «невесты» — две очень молодые, симпатичные, со вкусом одетые женщины — Ира и Лара.
Лара — блондинка и хохотушка. Ее звонкий, дивно прозрачный хохоток приятно возбуждал Бурлака. «Вот черт, — искренне дивился он, — этим смехом любого мужика раскочегаришь».
Ира — смуглолицая, с коротко «под мальчика» стриженными черными завитыми волосами. Глаза у Иры быстрые, с вызывающе приманчивым посверком. Они так и бегали из стороны в сторону, смеялись, дерзили и звали.
— Какая тебе по вкусу? — негромко спросил Феликс Макарович, когда девицы куда-то упорхнули из гостиной.
— Обеих тебе оставлю. Поужинаю и уйду.
— И зря. Жизнь уходит. И что мы от нее имеем, кроме работы? Есть у меня литературный подснежник. Недавно он рассказал такую байку: «Что имею я? — Работу!.. Что умею я? — Работать!.. Значит, я — обычный робот по прозванью человек…» Ха-ха-ха! По-моему, здорово! И в точку…
— Может быть, — без иронии откликнулся Бурлак. — Посади меня в хоромы египетского фараона. Окружи сказочной роскошью. С гаремом, слугами и неограниченной властью. Но запрети работать. И я променяю этот рай на трассовый балок и робу рядового электросварщика.
— А я бы не спешил с обменом, — раскуривая ароматную сигарету, тоже вдруг серьезно и неторопливо заговорил Феликс Макарович. — Жизнь одна. Отсеки от нее детство и старость — останутся крохи. Когда мы хотим, смеем и можем что-то взять от нее. Удовольствие. Радость. Наслаждение. Ведь жаждой этого природа или бог или инопланетяне-экспериментаторы наделили нас не случайно. Без этого мы — говорящие машины…
— Пускай, — угрюмо обронил Бурлак.
— А я не хочу быть машиной, — загорячился Феликс Макарович, несколько раз затянулся сигаретой, напустил целое облако сладковатого дыма. — Даже думающей и говорящей — не хочу! Согласен: работа приносит удовлетворение, радость, может быть, счастье…
— То-то! — торжествующе воскликнул Бурлак.
— Но разве это счастье равнозначно тому, какое дарит нам обладание женщиной? И разве эта радость хоть в малой мере схожа с той, какую таит в себе хотя бы обыкновенная дружеская пирушка?..
Не впервые сошлись они на этой развилке, но прежде им удавалось избежать столкновения, за миг до него развернуться и разлететься в стороны, не зацепив друг друга.
Но сегодня на сердце Бурлака была Ольга Кербс и пока еще безответное, мучительное и неотложное «как?». Потому он и кинулся в схватку, подсознательно понимая, что не с Феликсом Макаровичем сражается, а с самим собой. И выслушивая страстные доводы друга, Бурлак не уступал, не пятился, а еще неодолимее лез в схватку.
— Все твои плотью рожденные радости и наслаждения — самоедство! Наслаждение. Упоение. Счастье… — все преходяще и тленно. Все, что ты урвал у жизни, заглотнул, ляжет с тобою в могилу. И — ни следа! Останется только сделанное, отданное, сотворенное…
Феликс Макарович вдруг зло засмеялся. Кинул в кадку с пальмой погасший окурок сигареты, поспешно и жадно раскурил другую.
— Так ты что? Хочешь, чтобы я… этот миг пребывания на земле… отдал… трубам… плотинам… бетонкам? Ха-ха-ха! Не-е-ет! Мне наплевать… Увековечат ли меня в бронзе и мраморе после того, как я кану в небытие! Это прежде дурили головы байками о небесном рае, а на земле подсовывали ад… Потусторонней жизни нет! Есть только земная. И я хочу выпить свой кубок до дна. Все выпить. Слышишь? Сам и все! Сладкое и горькое. Яд и бальзам!..
Лет двадцать назад Бурлак бросил курить и с тех пор не питал к этому зелью никакого пристрастия, но сейчас выхватил у друга коробку сигарет, неловко выудил одну, не разминая, сунул в рот и прикурил от спички, зажженной Феликсом Макаровичем. Заговорил на удивление негромко, скорее сомневаясь, нежели утверждая:
— Но есть же нечто, что стоит над желаниями и страстями. Долг, например. Счастье ближних…
Пронзительно остро Феликс Макарович глянул в глаза другу и вдруг уловил там тревогу и смятение. «Что-то произошло, потому и зацепило его. Боится, не устоит?..»
— Долг, говоришь? Перед кем? Я плачу только за то, что беру. Баш на баш. Ни толкачом. Ни светильником. Ни детонатором. Ни для кого — не хочу! Не буду! Счастье ближних? Я — не касса взаимопомощи и не собес. Пусть каждый сам вырывает и охраняет свое счастье. Да ведь и…
В дверях показались Ира и Лара. Подкрашенные. Причесанные. Удивительно свежие, жизнерадостные и веселые.
— Вот и невесты, — негромкой скороговоркой сказал Феликс Макарович. — Девочки — будь здоров. Все умеют и могут. Не раз потом спасибо скажешь.