— Лично проверь. Все своими руками и глазами.
— Не впервой, Феликс Макарович.
— Что он будет смотреть, какими вопросами заниматься — его дело. Пути и помыслы начальства неисповедимы, и тут мы — руки по швам. А питание, быт, отдых — это уж наша область, наша инициатива…
И опять, выказывая свое усердие и сообразительность, Голубков поперед батьки высунулся:
— Станислав Венедиктович рыбалку страсть как любит. Вот на воскресенье и устроим подледный лов на Круглом озере. Избушка наша в порядке. Костюмы и снасти ждут…
— Молодец, Голубков, — поощрил наконец рвение своего заместителя Феликс Макарович.
На хитром скуластом лице Голубкова отчетливо проступили не видимые доселе черточки самодовольства и тут же вновь исчезли, растворились, стертые выражением озабоченности, и, будто вспомнив что-то крайне важное и неотложное, Голубков вдруг привстал с явным намерением сорваться и бежать и в то же время не срывался и не бежал, удерживаемый на месте какой-то неведомой силой. Ему нужен был разрешающий сигнал начальства: взглядом, бровью, словом или рукой, но сигнала не было, и Голубков застыл, как бегун на стартовой полосе после команды «внимание!».
Неловкую позу, в какой замер, ожидая команду, Голубков, Феликс Макарович давно приметил, но сделал вид, что не замечает, и долго разминал сигарету, неспешно прикуривал, медленно и упоенно затягивался. Наконец, глянул на Голубкова, который стоял на полусогнутых и еле удерживал равновесие, опираясь руками о подлокотники кресла.
— Вот еще что… Двадцать девятого у Станислава Венедиктовича день рождения. До этого времени он, конечно, не дотянет, укатит в родную столицу… Но…
— Понимаю, — с готовностью откликнулся Голубков и встал. — Что-нибудь вроде…
— Никаких вроде, — жестко отсек Феликс Макарович попытку подчиненного самостоятельно и с наскоку решать такие важные вопросы. — Цветной портативный телевизор «Юность». Ну и коробку с сибирскими разносолами к юбилейному столу.
— Понял, Феликс Макарович.
— Телевизор держи при себе, вручим на прощальном ужине. Остальное прямо к самолету.
— Понял, Феликс Макарович.
— Бывай, Голубков…
Феликс Макарович всегда радовался высоким гостям, хотя и хлопот, и расходов с ними бывало немало. Зато и выгоды очевидные. Завязывались дружеские узелки, которые всегда прочней, и гибче, и надежней деловых привязанностей. Нащупав чувствительную струну высокопоставленного гостя и неприметно, и ловко затрагивая ее, можно было много деловых вопросов решить походя, за чашкой кофе, за рюмкой коньяка, подле костра или жаркой печурки в охотничьем домике. И хотя Станислав Венедиктович оказался въедливым, взыскательным и знающим строителем, обнаружил немало прорех и недоделок в огромном и сложном хозяйстве заполярного строительного треста, крепко потрепал нервы и Феликсу Макаровичу, и другим главным специалистам, и начальникам управлений, зато и насулил немало, и кое-что уже предрешил, а главное, пообещал в будущем поддержку и благорасположение.
В это долгожданное обещание Феликс Макарович окончательно уверовал только тогда, когда на прощальном ужине, благосклонно приняв юбилейный подарок, Станислав Венедиктович вдруг вспомнил, что перед самым отлетом из Москвы сын всучил ему деньги и просил купить на севере «какую-нибудь шубенку».
— Можно тут разжиться подобным товаром?
— Нет! — с напускной жесткостью ответил Феликс Макарович. Потом улыбнулся и договорил: — Купить нельзя. А вот презентовать на добрую память о северных строителях — пожалуйста.
И тут же Голубков принес отменную югославскую дубленку, упаковал ее собственноручно в коробку и положил рядом с дареным телевизором.
За несколько минут до посадки в самолет, доверительно и мягко полуобняв Феликса Макаровича за плечи, высокий столичный гость негромко сказал:
— Надумали мы, Феликс Макарович, всесоюзный эксперимент провернуть…
Будто током прошило Феликса Макаровича: «Вот оно!» Коньячные пары разом улетучились, и он, как великое откровение, ловил каждое слово гостя.
— …Хотим создать экспериментальный трест — стройплощадку. Понимаешь? Трест и больше никаких СМУ и СУ сразу бригады. Напрямую. Оперативность. Экономия. Сокращение аппарата. Ты мужик башковитый. Да и слава не помешает. Подумай. Прикинь. Посчитай неторопливо. Через две-три недели вызовем. Затвердим. И… на всю страну.
Только огромным усилием воли Феликс Макарович сдержал себя: так ему хотелось обнять и расцеловать этого вельможного седого человека. Как верно угадал он тайное и давнее желание Феликса Макаровича. Угадал и поверил в него. Значит, поможет свершить задуманное. «Ради этого… Да что говорить…» И растроганный, благодарный Феликс Макарович все-таки не стерпел и у самого трапа обнял Станислава Венедиктовича, и мужчины крепко расцеловались.