Довольный собой и произведенным эффектом, Феликс Макарович стоял перед женщиной, слегка покачивая широченными плечами, и улыбался. И уже менее напористо и театрально, с доверительной, интимной приглушенностью голоса закончил длинную тираду:
— Если по совести, так многие из отмеченных вами прегрешений Ерофеева продиктованы к тому же объективными обстоятельствами. Нет нужной марки бетона, мы на ходу перекраиваем все и с перерасходом продолжаем работать на другом бетоне. Просчитались изыскатели, неверно определили залежи песка на Тюнькином валу, и мы везем песок с карьеров на сорок километров дальше этого распроклятого вала, и опять перерасход…
Тут Девайкина вдруг засмеялась, видно, каким-то своим, скрытым мыслям, однако засмеялась так непринужденно громко, безобидно и заразительно, что и Феликс Макарович помимо воли заулыбался, хотя и глядел на женщину с очевидным недоумением.
— Извините, пожалуйста, — весело проговорила она. — Я мысленно продолжила начатую вами речь, и оказалось, что приписки, очковтирательство, воровство и прочее зло, с которым мы беспощадно боремся, — вовсе и не зло, а благо. Ха-ха-ха! Классический образец демагогии. А демагоги — наши худшие враги!..
Вот это был удар так удар. Неожиданный и сильный, по совершенно незащищенному месту. Надо было либо пятиться, сдавать позиции, либо юлить и заискивать, либо переходить в иную тональность и попытаться на столь высоком теоретическом уровне отстоять свою шаткую, явно несостоятельную позицию.
Выбирая тактику, Феликс Макарович задумался.
Как видно, Девайкина угадала его настроение и то ли пожалела, то ли поняла, что залетела слишком высоко, но только сама же и отступила:
— Я вовсе не хочу клеить вам ярлык демагога. Да и никчемушный этот разговор. Зачем? Вы бьете по мелкоте, делая вид, что не замечаете крупного. Лежневка, например. Списали на нее миллион рублей, — не построив и километра… Ладно, приписываете малярам, штукатурам и прочим, чтобы рабочие больше заработали. Приписываете шоферам лишние ходки и тонно-километры, чтобы их заинтересовать и АТК всегда давала вам машины. Не успели сделать пожарные проходы, сдали без них компрессорную в срок, и нет у вас ни времени, ни сил доделать. Ладно! Можно понять… Но а лежневка? Это же чистое воровство! Грабеж государства. Представляю, сколько таких лежневочек можно накопать у вас в тресте, коли тряхнуть всерьез? Если такими вот приписками все станут выполнять план и получать премии…
— Сдаюсь!.. — наигранно весело воскликнул Феликс Макарович, вскинув вверх руки. — На милость победителя…
«Хищница, — думал он при этом. — Подловила, закрючила. Теперь гони наживу. Зверь…»
Надо было искать лазейку, чтоб перейти на новую колею. Кары он уже не страшился, ибо угадал нутро Девайкиной и думал теперь лишь о том, как выйти из этого поединка менее общипанным.
— Не буду говорить комплименты: вы можете превратно их истолковать. Но… — выдержал небольшую паузу, — мне сдается, вы — не только очаровательная и мудрая, но еще и деловая женщина. Скажите прямо, чего вы хотели бы иметь, лично вы, чтобы в акте остались лишь пожарные проходы, приписки водителям и прочая мелочевка?
— Вы предлагаете мне взятку? — гневно и наступательно спросила Девайкина.
— Мы живем в век социализма, деньги — это деньги. За все надо платить. За работу. За услуги. За риск.
— По-вашему, все продаются?
— Нет, — спокойно, даже с явным укором в голосе ответил он. — Не все продаются, но все покупаются.
— Интересно, кто же назначает цену? — неожиданно спокойно и заинтересованно спросила вдруг она, поправляя прическу.
— Конъюнктура. Учили ведь. Спрос — предложение. Чей верх, тот и законодатель… — с философской многозначительностью проговорил Феликс Макарович. — Козыри в ваших руках, ваш и ход…
Девайкина опустила глаза, покусала, потискала белыми крупными красивыми зубами чуть побледневшую пухлую нижнюю губу и молитвенно тихой скороговоркой произнесла:
— Трехкомнатная квартира. Не малогабаритка и не в панельном доме. Можно и не новую… заново отремонтированную. По последнему слову. Неделю сроку. На эту неделю я возьму бюллетень, иначе управляющий… сами понимаете, я уже доложила, что окончила ревизию… — Она поднялась и снова заулыбалась, будто вдруг расцвела. — Спасибо за прием.
Он долго не выпускал ее руки, несколько раз поцеловал, проговорив при этом:
— Условие принято. С одним дополнением. Среди приглашенных на новоселье должен быть и ваш покорный слуга…
— Подумаю, — кокетливо и благожелательно пообещала она и пошла к выходу.