Взревел «Катерпиллер». Тугой звонкой струной натянулся толстенный многожильный стальной трос. Поток вроде бы приостановился, вздыбился, хлынул вспять, и над водой показался, конец трубы…
…Бурлак и Юрник уселись за столик, накрытый к ужину, когда в гостиничку вошел Глазунов. Не скрывая торжества, от порога выпалил:
— Трубу убрали. Простой наверстали. Пошли опять с опережением графика.
Бурлак не откликнулся. Не пригласил к столу.
Исправляя промах управляющего, Юрник вскочил, придвинул к столику еще одну табуретку.
— Садись, Никифорович. Поужинаем.
А Бурлак все еще молчал.
Он завидовал Глазунову и никак не мог справиться с этим чувством. Но когда Глазунов, пробормотав «спасибо», ринулся к выходу, Бурлак обрел наконец голос. Воротил Глазунова. И когда тот встал рядом, с присущей ему прямотой Бурлак вдруг сказал:
— Твоя взяла, Антон. Да я и не ждал иного. Раздевайся. Садись. Есть разговор.
Ужин подходил к концу. Покрякивая и причмокивая, мужчины пили огненно горячий крепкий чай, когда Бурлак заговорил:
— Давно ломаю голову. И так, и эдак прикидываю. На бумаге вроде выстраивается. Но окончательный приговор может вынести только трасса…
Столь неожиданное начало сразу притянуло внимание и Глазунова, и Юрника. Отставив недопитые стаканы, оба уставились на Бурлака, а тот, глядя поверх голов собеседников, раздумчиво и весомо говорил:
— Как бы нам исхитриться обвести Север вокруг пальца. Каких-нибудь четыре месяца, ну пять от силы, гоним мы трубу. А семь — стоим! Ждем! Молим небесную канцелярию: подкинь холодку. А ведь трасса — не сквозь по болотам да по вечной мерзлоте. Есть и сухие участки. Мало, но есть…
— Точно! — азартно подхватил Глазунов, угадав замысел управляющего. — Надо их загодя высмотреть, перед распутицей забросить туда трубы и технику, а летом строить трубопровод.
— Извилины у тебя, Антон, в порядке, — сказал Бурлак, включая электрочайник. — И хватка. И опыт. Вот и поколдуй над пятой ниткой, которую нам в будущем году строить. Не спеши. На глаз и на ощупь. Авось?..
Если бы в тот миг сфотографировать лицо Антона Глазунова, получился бы отменный фотоэтюд «Изумление». Резко тряхнув разлохмаченной головой, Глазунов заговорил неуверенно:
— Может быть, это…
— Можно, конечно, — перебил Бурлак, — но ты сделаешь лучше.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В Гудым Лена прилетела раньше обещанного, не извещая об этом родных. С аэродрома примчалась на попутной машине и, нагруженная свертками, коробками, сумками, ликующая и счастливая, одним махом, без передышки, взлетела на третий этаж и позвонила. За дверью послышался шорох, потом чуть слышно заскулил Арго. Когда в квартире кто-нибудь был, Арго на дверной звонок громко и неистово лаял. Если же людей в квартире не было, пес, заслыша звонок, подбегал к запертой двери, прикладывал к щелке нос, принюхивался и начинал жалобно поскуливать. Зная это, Лена не стала больше звонить, проворно отыскала в сумочке ключ, отперла дверь и вошла в квартиру. Тут же под ноги к ней с радостным громким лаем и каким-то странным, необычным и всхлипывающим подвизгиванием метнулся Арго. Правой рукой девушка слепо гладила собаку по голове, трепала по загривку, а левой пыталась нашарить выключатель. Собака мешала ей, прыгала вокруг, хватала зубами за полы пальто, лизала руки, лицо и не переставая лаяла. И в том надрывном визгливом лае было что-то непривычное, тревожное и горестное, разом насторожившее, взволновавшее чуткую Лену. Поспешно разогнувшись, она нащупала наконец выключатель. Щурясь от резкого яркого света, подхватила на руки вдруг умолкшего пса, прижала к себе, стала целовать в голову, в холодный черный нос.
— Ну, здравствуй. Здравствуй, — говорила Лена. — Вижу, рад. Я тоже рада. Погоди, разденусь, дам тебе шоколадку.
При слове «шоколадка» пес крутнулся, выскользнул из рук девушки и закружил вокруг нее, облизываясь, шевеля ноздрями и ушами, и так яростно размахивал коротким хвостом, будто спешил избавиться от этой принадлежности собственного тела.
Проворно расстегнув большую наплечную сумку, Лена достала круглую шоколадку, очистила от блестящей обертки и протянула Арго. Никогда не хватавший ничего, пес вдруг вырвал лакомство из рук хозяйки и тут же, не жуя, проглотил. Это поразило Лену, и, будто пробудясь, она вдруг увидела, что пес страшно исхудал, шерсть на нем свалялась грязными сосульками, борода и усы слиплись и закуделились настолько, что были не видны.