Я уже усвоил, что, когда женщина сверху и двигается сама, половой акт можно по длительности увеличить в 2–3 раза. Это теоретически. Когда же ты видишь прекраснейшее лицо, желанное тело, когда понимаешь, что ты тоже ей очень нравишься, и тебя страстно хотят, то временные рамки начинают смещаться. Я неуклонно шел к пику возбуждения, но чудеса бывают. Наташка вдруг изогнулась всем телом, закидывая голову назад. Внутри ее что-то заклокотало и на меня ринулся целый водопад ее извержения. Это был поток. Я сначала подумал, что она описалась, но я ошибся. Она стонала, рвала простыни, впилась ногтями мне в ноги. Потом короткий вскрик, она обмякла, но продолжала сидеть на мне. Я наклонил ее немного вперед, чтобы положить ее груди себе в ладони, которые крепко сжал. В связи с тем, что я не кончил, а мой член по-прежнему стоял, то я немного подвигался в ней. Почувствовал, она не реагирует, тогда положил ее на живот, поставил на четвереньки, уткнув ее груди в три подушки, встал сзади нее. Солнышко-Наташа находилась в полусознательном состоянии. Я подумал, если ей будет плохо, то она закричит.
Я сжимал ее бедра, сбоку видел ее большую грудь. В этот момент ощутил, что все это безраздельно сейчас принадлежит мне. Если бы можно в нее войти с руками и ногами, я бы это сделал не задумываясь. А так, прижался к ее попе, увеличивая темп движения. Она тоже начала двигаться мне навстречу.
Несколько движений до упора, а Ната все так же стояла на четвереньках, когда я взвыл. Мой член набух, начал вибрировать, а затем извергаться струями семени. Наташка тоже задергалась, двигаясь назад мне навстречу, и пытаясь насадиться на меня, как можно сильнее. Потом, оттолкнув меня на край постели, легла на спину, затащила меня на себя, предварительно положив свои ноги мне на плечи, повторяя при этом: «ну, давай, давай».
Я раздвинул ее ноги почти на шпагат. Начал двигаться в бешеном ритме. Член упорно не хотел ложиться. Я долбил Наташку. Наташка сначала потихоньку стонала, а потом вдруг воткнула ногти мне в спину и заставила двигаться в ней, пока она не кончила. Я тоже кончил, свалился с нее, мы обнялись, несколько раз поцеловались. Я еще помнил, что гладил ее и говорил что-то ласковое, но бессвязное. Она мне что-то отвечала, но я просто отключился.
Утром, открыв глаза, я не мог понять, где я нахожусь, но постепенно память все восстановила. Простыни все измяты и мокрые, подушки влажные, полотенцами явно пользоваться нельзя. Правда, брюки и рубашка висят на стуле, там же лежат майка, трусы и носки. Все тело болело, как будто меня всю ночь дубасили. Спина саднила, но голова светлая. Особенно она просветлела, когда я посмотрел на часы. На семинаре я должен быть в 9.00, а на часах уже было 9.15. да еще бриться, одеться и добраться. Это минимум займет час времени.
Ключ от моей комнаты лежал на моей майке. Я запер дверь и время пошло. До конференц-зала я добрался в 10.20. через десять минут объявили перерыв. Я нашел ответственного за проведение семинара, извинился. Задержался на работе. Был прощен — работа есть работа, тем более, что начштаба завода по ГО, оказывается, в отпуске, а меня подали как внештатного заместителя. Руководителю семинара я сообщил, что не «петрю в ГО», на что он мне ответил:
— Здесь не «петрит» половина, а соображают только те, кто служил в армии офицером.
Сам он оказался майором и отличным парнем. Сергей Иванович, как его звали, познакомил меня с моим ровесником Павлом, и предложил весь семинар сидеть с ним за одним столом, посоветовав мне:
— Держись за него по всем вопросам. С ним не пропадешь.
Семинар шел демократично до 16 часов, но руководитель предложил порешать все вопросы до 15.00 без обеда. Возражающих не оказалось.
Я был полностью разбитым, но состояние свое объяснил простудой. У меня действительно поднялась температура. Сергей Иванович предложил взять больничный, но Павел потребовал провести радикальный метод лечения. Причем немедленно.
Так мы втроем оказались в небольшом уютном кооперативном кафе, где Павла отлично знали. Я, как больной, предложил лечиться за мой счет. Считать это вливанием меня в их спаянный коллектив. Возражений не последовало. Мы втроем незаметно умяли две бутылки водки. Закуска неплохая, коллектив хороший, два повода для злоупотребления — гражданская оборона и моя простуда.