— Которая начинала от воробушков? — уточнил Перфилов.
— Помните, да? — обрадовалась соседка. — Она самая. Так у неё в доме был такой закуток, на чердаке, куда никто не заглядывал. Там висело сухое осиное гнездо, и мне сначала жутко страшно было, а потом я поняла, что ос нет и уже не боялась.
— Лена, — сказал Перфилов, — вообще-то вы сейчас мне мешаете.
— Ой, я поняла, поняла.
Девушка отступила от качелей, но остановилась, закусила губу.
— Что? — спросил Перфилов.
— Вы придёте? Тридцать пятая квартира.
— Я же, кажется, уже сказал.
— Знаете, — произнесла Лена, наматывая сумку на руку, — я смотрела на вас в окошко, вы были такой мрачный, хмурый, что я подумала, что вас надо как-то отвлечь.
Этого Перфилов вынести уже не мог.
— Вам сколько лет, Лена? — бестактно поинтересовался он.
В больших глазах девушки что-то дрогнуло.
— Вам зачем?
— Надо.
— Ну, двадцать шесть, — с вызовом сказала Лена. — Это что-то меняет?
Перфилов кивнул.
— У вас муж, жених, молодой человек есть?
Мелкие черты Лениного лица приобрели выражение обиды.
— Вам что? Вы хотите меня оскорбить? Вы думаете…
— Я ничего не думаю, — оборвал её Перфилов. — Вам двадцать шесть, а мне — тридцать девять. И я вам не маленький мальчик, чтобы со мной — сю-сю-сю.
Сумка опала с запястья.
— Я думала, вы лучше, — с чувством произнесла Лена.
— А я ненавижу, когда меня жалеют!
— Потому что вы жалкий! Вот вас и жалеют! Сидите в тапках и думаете, будто никто не видит!
— Да пусть хоть… — Перфилов соскочил с качелей. Злость проросла зудом в костяшках пальцев и хрипотой в голосе. — Я сам по себе. А вы все!.. Вы — тоже сами по себе! Вот и катитесь ко всем чертям!
Он прошёл мимо Лены к подъезду.
— Это что, защитная реакция? — ударило ему в спину. — Я что-то нежное задела, да? И это я ещё про мальчика не спросила!
Перфилов развернулся.
— Что?
— Про мальчика, — несколько притихшим голосом пояснила девушка. — Я же не знаю, что у вас с ним.
— Педофил я, педофил! — подойдя, рявкнул в лицо Лене Перфилов.
Он скрючил пальцы взведённой руки, словно хотел смять щёки, нос, брови глядящей на него девушки, затем скрипнул зубами и, ни на что не решившись, окончательно скрылся за подъездной дверью.
На пролётах его качало, словно дом плыл по штормящему морю. Тапки шаркали по бетонным ступенькам.
Несколько мгновений Перфилов постоял у своей квартиры на четвёртом, заглядывая во тьму лестничного колодца и раздумывая, что если перегнуться и отпустить перила, то можно, наверное, прекратить жить. Руки только надо убрать в карманы, чтобы не успеть их инстинктивно выставить вперёд.
И всё же было страшновато.
Внизу плеснул свет открываемой двери, и Перфилов поспешно отступил от перил, одновременно роясь в карманах в поисках ключа.
Сзади чуть слышно скрипнуло.
— Руслан Игоревич.
Перфилов, устало опустив плечи, обернулся.
— Да, Вениамин Львович.
Сосед одобрительно кивнул.
Он был моложавый, крепкий ещё вдовец, седоватый, рассудительный и осторожный. Бравый вид ему неизменно придавали усы, густые, сивые, с закрученными кончиками, с которыми он молодцевато выглядел и в халате, и в тельняшке, и в потёртом пальто.
Даже в майке и в шортах, что были на нём сейчас.
— Во-первых, здравствуйте, — сказал Вениамин Львович, испытующе заглядывая в глаза.
— Доброе утро.
Разобрав шаги внизу, сосед вдруг свесился через перила, как несколько секунд ранее свешивался Перфилов.
— Здравствуйте, Зоя Матвеевна, — крикнул он в лестничный колодец.
— Здравствуйте, Вениамин Львович, — ответили ему снизу надтреснутым женским голосом.
— Как здоровьечко?
— Так хожу, и ладно.
— И я, — сказал Вениамин Львович и обернулся к Перфилову. — Руслан Игоревич, вы вибрации не улавливаете?
Перфилов непонимающе сморщился.
— Какие вибрации?
— Жизненные токи. Всё живое, как оно есть, является источником различных тепловых и звуковых излучений. Не знали?
Перфилов мотнул головой и звякнул ключами.
— Извините, Вениамин Львович.
— Я понимаю, понимаю, — сосед подождал, пока он откроет дверь. — Но я вот что… Кроме всех этих физически распознаваемых и фиксируемых излучений, любое тело делится с окружающим миром ещё, как известно, и мыслительной информацией, настроением, эмоциями, оставляет как бы за собой психоэмоциональный след. К сожалению, вещи эти, если можно так выразиться, трудноуловимые, косной наукой не признанные…