Выбрать главу

«Революция, низвергнувшая русскую отсталость, вынуждена была временно «аннулировать» и эти понятия — слишком тесно они были связаны с классом, который уходил в небытие. Зато теперь, на базе нового государственного строя, созданного кровью и потом целого поколения, и нам, приходящим ему на смену, есть все предпосылки к тому, чтобы понятия "родина", "отечество" стали недосягаемо высокими, родными и неотъемлемыми для самых широких народных масс, впитываемыми с молоком матери нашим будущим поколением. Наше же поколение "перевоспиталось" в огне войны, — то, что не всегда давала школа, дали тяжелые фронтовые годы. Родина– это мы. Русские – самый талантливый, самый одаренный, необъятный своими чувствами, своими внутренними возможностями народ в мире. Россия — лучшее в мире государство, несмотря на все наши недостатки, перегибы в разные стороны и т. п.» [676]

Подобные заявления практически не оставляют сомнений, что всеобщий подъем патриотических чувств, наблюдавшийся в военное время и поддерживаемый официальной пропагандой, также способствовал формированию национального самосознания у русского населения. Если в середине 1930-х годов русская национальная идентичность была выдвинута как лозунг, отодвигавший все остальные национальности на второй план, и не обсуждалась в массах, то относительно 1945 года можно с достаточной уверенностью утверждать, что ситуация изменилась. Дискуссия по вопросу о том, что значит быть русским, развернутая средствами сталинской массовой культуры во второй половине десятилетия, сделала возможным обсуждение темы русского национального самосознания даже среди самых малообразованных слоев развивающегося общества.

Этому зарождающемуся самосознанию, являвшемуся скорее продуктом исторических условий, нежели целенаправленной политики партии, был дан дополнительный толчок популистской кампанией, призванной поддержать государственное строительство и мобилизовать население. Эффективность этой национал-большевистской деятельности обеспечивалась единством пропагандистской политики государства, позволившим систематизировать арсенал руссоцентристской иконографии, мифов и легенд и сделать его внутренне целостным. Наступление национал-большевизма по всему фронту, от школьных классов до кинотеатров, придавало ему поистине всеобъемлющий характер. Как пишут Б. Андерсон и Э. Геллнер, именно такое мощное сочетание средств печати, народного образования и массовой культуры способен послужить основой формирования группового самосознания.

Однако следует различать создание и распространение идеологических новинок и их восприятие массами. Подбор определенной аудитории и свойственная ей тенденция улавливать лишь отдельные ключевые понятия, при этом упрощая и переиначивая их; могут привести к существенному искажению пропагандистского замысла в массовом сознании. Что касается официальной национал-большевистской пропаганды во время войны, то ее ярко выраженный руссоцентристский характер иногда расценивался русским населением как поддержка шовинизма по отношению к другим народам. Примером может служить еще один отрывок из цитировавшегося выше дневника Иноземцева:

«Русь — основа нашего государства, и не надо стыдиться об этом говорить. Интернационализм, братство народов и прочее — это все хорошо, это неотъемлемые черты нашего государства, но основное — воспитание чувства долга перед Родиной, чувства гордости за свою страну, за всех великих людей, несказанно обогативших человеческое общество во всех областях науки и искусства, то есть воспитание истинных патриотов. Родина, наша замечательная русская родина, — прежде всего.

Наши три революции, в том числе Великая Октябрьская революция, неотъемлемые элементы нашей Родины, возможные только в России и возвысившие Россию на недосягаемую высоту.

… Завоевано все это кровью сотен тысяч лучших русских людей, миллионами беззаветных бойцов русского народа, а поэтому и в будущем, после войны, гордость за Россию должна оставаться на высоте. Наше и последующие поколения, безусловно, этого добьются…» [677]

Агрессивный руссоцентризм Иноземцева, отмахивающийся с пренебрежением от таких традиционных советских фетишей, как интернационализм и «братство народов», граничит порой с полновесным национализмом. Что породило этот взрыв воинственного шовинизма?

Рассматривая вопрос с практической точки зрения, следует отметить, что официальная пропаганда в 1941-1945 годы, превознося заслуги русского народа в борьбе с врагом, очень неохотно признавала вклад, сделанный евреями, узбеками, азербайджанцами, таджиками и другими народами и национальными меньшинствами. Пресса уделяла основное внимание героизму русских людей и историческим аллегориям, а партийная номенклатура поощряла этот избирательный подход, называя русских основной силой ведущейся войны [678]. Под влиянием этой национал-большевистской пропаганды русские со временем уверовали в то, что они вынесли на своих плечах весь тяжкий груз военных невзгод, и это стало в конце концов источником не только национальной гордости, но и обиды на другие народы [679]. В основе убеждения, что остальные народы СССР не так заинтересованы в победе, как русские, лежало довольно распространенное в годы войны шовинистическое настроение. Сообщения о трусости и дезертирстве воинов нерусских национальностей появлялись в официальных документах и рассказах очевидцев с подозрительной частотой [680]. Авторы дневников, подобные Иноземцеву, который в начале войны с энтузиазмом писал о многонациональном составе своего подразделения, спустя несколько месяцев стали все чаще отзываться о представителях других национальностей в уничижительном тоне [681]. Подобное презрительное отношение к национальным меньшинствам наблюдалось и в тылу, даже среди образованных людей [682]. Удивительно по своей откровенности интервью, данное в 1944 году Героем Советского Союза А. И. Павловым, в котором он описывает обстановку в западных областях страны после освобождения их советскими войсками. Павлов говорит, что в целом восстановление народно хозяйства идет в соответствии с планом, но

«…с чем обстоит дело исключительно плохо, это с вопросом охраны [складов]. Она полностью состоит из украинцев и исключительно ненадежна. У нас был целый ряд попыток хищения боеприпасов и даже вооружения…. Среди рабочих у нас есть и эсэсовцы, и польские националисты и фольксдейтчеры, но выгнать мы их не можем, так как это значит сорвать работу. НКВД пока их не берет, а выжидает…. Вообще в отношении польской молодежи мы очень осторожны».

В словах Павлова сказывается влияние пропаганды тех лет, утверждавшей, что только на русских можно положиться, только они преданы советским идеалам. Местные жители автоматически попадали в разряд «националистов» и «ненадежных». Недоверие и подозрительность Павлова даже по отношению к «братским славянским народам» — украинцам, полякам — демонстрирует, каким непредсказуемым образом присущий национал-большевизму руссоцентризм порождал русскую шовинистическую субкультуру в советском обществе [683].

Одним из компонентов процветавшего в то время русского шовинизма был антисемитизм, выражавшийся в шутках и анекдотах на «еврейскую тему». Нижеследующие примеры взяты из дневника А. Н. Болдырева:

«Два еврея в глубоком тылу подходят к карте на вокзале: "Ну, что мы сегодня еще взяли?"»

«Телеграмма эвакуированного еврея: "Доехал Новосибирск благополучно. Если потребует Родина, готов ехать и дальше"» [684].

Выраженное в этих анекдотах мнение, что евреи пренебрегают своим долгом перед отечеством и не хотят сражаться на фронте, было, по всей вероятности, широко распространено [685] и порождало вспышки антисемитизма. Докладные записки сотрудников НКВД и прокуратуры в 1942-1943 годы свидетельствуют о резком возрастании антисемитского «хулиганства» от Ленинграда до Ташкента [686]. О том же говорит письмо, посланное в газету «Красная звезда» А. Н. Степановым: «Об антисемитизме. Демобилизованные из армии раненые являются главными его распространителями. Они открыто говорят, что евреи уклоняются от войны, сидят по тылам на тепленьких местечках, и ведут настоящую погромную агитацию. Я был свидетелем, как евреев выгоняли из очередей, избивали, даже женщин, те же безногие калеки». В заключение Степанов высказывает точку зрения, что подобные настроения возникают из-за того, что пресса недостаточно полно освещает мужество и доблесть воинов-евреев на фронте. Он считает, что эти сообщения способствовали бы смягчению антисемитизма: «Было бы очень неплохо поместить в газете несколько статей о евреях-героях Советского Союза, боевых командирах, генералах. Это внесло бы освежающую струю во многие головы» [687].

вернуться

676

Запись от 10 июня 1944 года в: Иноземцев. Цена победы. С. 164. Разумеется, было бы ошибкой полагать, что эта смена символов никого не разочаровала и не выбила из колеи. К примеру, известие о роспуске Коминтерна в 1943 году вызвало у ленинградцев целый ряд вопросов; «Остается или нет в силе лозунг "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"»; «Будет ли гимн "Интернационал" по-прежнему гимном всех свободолюбивых стран?» Шее циничная реакция приписывается рабочим Свердловска, где прошел слух, что пение «Интернационала» отныне запрещено. «Что же, теперь "Боже, царя храни" будем петь?» — спрашивали они друг друга, а некоторые ворчали: «Сначала погоны, потом попы, теперь и Коминтерн» — ЦГАИПД СПб 24/2в/6258/206-208, опубл. в: Ленинград в осаде: Сборник документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны, 1941-1944. СПб., 1995. С. 480; РГАСПИ 17/125/181/4.

вернуться

677

Запись от 10 июня 1944 года в: Иноземцев. Цена победы. С. 164-165.

вернуться

678

См., например: Доклад тов. А. С. Щербакова 21 января 1942 г. //Большевик. 1942. № 2. С. 10.

вернуться

679

Красноречива в этом смысле запись, сделанная мастером Молотовского металлургического завода Семеновым в мае 1944 года. Говоря об участии в войне всего советского народа, он перечисляет для примера лишь типичные русские фамилии: «Народ в этой войне заслужил, чтобы разговаривали с ним почтительно. Ведь завоевываем победы мы все, все от Сталина до какого-нибудь Иванова или Сидорова». Семенов. И стал нам полем боя цех. С. 183.

вернуться

680

См. выше, прим. 21; Иноземцев. Цена победы. С. 97. 180-181; Дневник А. К. Демидчик — НА ИРИ РАН 2/Х/7/63/73; HP 6/a/1/77-78; HP 33/а/4/35; НР 40/а/4/24, 29-30; HP 56/а/5/20; HP 62/а/5/17; HP 64/a/6/56; HP 79/a/6/4-5.

вернуться

681

Ср. записи от 19 отктября 1941 года с более поздними – Иноземцев Цена победы. С. 15, 24, 52, 77; и 84, 97, 162, 180-181. Во время войны ходили слухи, что русские офицеры возлагают самую тяжелую работу на призывников других национальностей и даже посылают их в бой плохо подготовленными, с единственной целью создать переполох в рядах противника, что существенно повышает потери Красной Армии. Один из офицеров был арестован за подобные действия и нисколько не смущаясь, оправдывался: «Казаков и русских нам нужно сохранять, они нам пригодятся» – РГАСПИ 17/125/85/64.

вернуться

682

Болдырев. Осадная запись. С. 137, 327-328, 335, 340, 344; Елена Скрябина, В блокаде (дневник матери). Iowa City, 1964. С. 36-38, 62. См. также выше, прим. 660.

вернуться

683

Беседа с Героем Советского Союза А. И. Павловым — НА ИРИ РАН 2/III/1/9/7-7об; См. также: HP 4/а/1/24; HP 5/а/1/51; HP 6/а/1/78; HP 8/а/1/30; HP 11/a/2/39; HP 18/а/2/10; HP 26/3/3/69;HP 28/а/3/18; HP ЗЗ/а/4/34; HP 34s/a/4/15 и множество других документов этого собрания.

вернуться

684

Болдырев. Осадная запись. С. 319.

вернуться

685

Характерным примером служит письмо анонимного автора, посланное в одну из центральных советских газет в 1953 году после публикации сообщения о «Деле врачей». В письме говорится: «Я был на фронте, имею 9 правительственных наград, я дрался вместе с грузинами, узбеками, казахами, — у нас была одна семья. И этой семьей мы дорожили и дорожим. Но не было евреев. Они, сволочи, сидели по тылам в каптерках, в складах…. Возьмем Москву 1941 года! Всем известно, как эта сволочь первая бежала, оставляя на произвол судьбы нашу гордую столицу. Война закончилась. Кто первый вернулся в Москву? Опять они. И теперь, сволочи, они говорят русским, другим народам, что вы, мол, остались в Москве, дожидались Гитлера, а мы этого не хотели, мы — настоящие патриоты» — РГАНИ 5/16/602/33. См. также: Дневник Ирины Дмитриевны Зеленской — НА ИРИ РАН 2/III/1/10/10об; Дневник А. К. Демидчик — НА ИРИ РАН 2/Х/7/63/8, 31; И. И. Жилинский. Блокадный дневник/Вопросы истории. 1996. № 5-6. С. 22; РГАСПИ 17/125/190/16; Лещенко-Сухомлина. Долгое будущее. С. 148; HP 6/а/1/77; HP ЗЗ/а/4/35; HP 56/а/5/34; сводки в ЦГАИПД СПб, например: 408/1/1115/32; цит. в: Richard Bidlack. Political Attitudes in Leningrad during the First Year of the Soviet-German War (unpublished ms. 1997. P. 5); Amir Weiner. The Making of a Dominant Myth: The Second World War and the Construction of Political Identities within the Soviet Polity//Russian Review. 1996. Vol. 55. № 4. P. 647-648.

вернуться

686

Часть материалов НКВД, не доступных большинству исследователей, была опубликована в: Н. А. Ломагин. Настроения защитников и населения Ленинграда в период обороны города, 1941-1942 гг.//Ленинградская эпопея. СПб., 1995. С. 209, 212, 216, 227, 250; Г. Костырченко. В плену у красного фараона: Политические преследования евреев в СССР в последнее сталинское десятилетие. М., 1994. С. 15-16. Идеалистически настроенные евреи-коммунисты говорили, что вспышки антисемитизма — временное явление. Так, Минц в разговоре со Львом Копелевым летом 1942 года пытался их обосновать: «Все закономерно: война вызвала новое обострение классовых и национальных противоречий, которые осложнялись необходимостью национальной, и притом именно великодержавной патриотической пропаганды, — необходимостью и тактической, и стратегической. Это нужно было понять, отчетливо понять и, разумеется, противоборствовать неизбежным перегибам, крайностям. Так же думал я и пять, и десять лет спустя». Копелев Лев. Хранить вечно. Ann Arbor, 1944. С. 499-500. Конечно, не все евреи были настроены так же благодушно. А. Верт пишет, что некоторые из тех, кто был награжден за свои подвиги Орденом Богдана Хмельницкого, отказывались принимать награду в связи с широким распространением погромов в годы правления этого украинского гетмана XVII в. См.: А. Werth Russia at War. P. 744.

вернуться

687

РГАСПИ 17/125/190/16. Это письмо адресовано главному редактору «Красной звезды». См.: Д. И. Ортенберг. Сорок третий: Рассказ-хроника. М., 1991. С 399-400.