Да, я полагаю, это так, но я не совсем уверен. Я... я не знаю, возьмем, например, Редьярда Киплинга, сделавшего очень много для поощрения британского империализма. Он говорил о «малых племенах, не знающих закона», и все его книги внушали, что любой, кто не был белым — или можно даже сказать, что любой, кто не был британцем, был в чем-то неполноценным.
Мы все знаем, что американцы и европейцы страдают от расовых предрассудков. Как Вы думаете, азиаты и африканцы страдают от них меньше?
Нисколько. И фактически из-за того, что это довольно ново для них, они, вероятно, страдают от расовых предрассудков в настоящий момент больше. Я думаю, что и африканский, и азиатский национализм в настоящий момент гораздо сильнее, чем тот, который существует среди европейцев, потому что они только почувствовали к нему вкус. Я думаю, что это очень, очень большая опасность. Я думаю, национализм, не говоря уже о напряженности и угрозе войны между Востоком и Западом, — это величайшая опасность, с которой человек столкнулся в наше время.
Что Вы думаете о такой ситуации: иногда, когда с другими нациями плохо обращаются, люди идеализируют их?
Да, это так. Это устойчивый шаблон; когда некоторые нации, или классы, или еще кто-нибудь несправедливо притесняются, люди из добрых, человечных побуждений начинают думать, что они должны быть в высшей степени добродетельными и совершенно очаровательными людьми. И когда, наконец, эти нации или классы получают свободу, они, по мере роста их могущества, сами начинают творить все то зло, которое до этого совершали их угнетатели.
Это неизбежная схема?
Нет, нет. Это не неизбежно, и это не всегда случается. Я... я думаю, за пример того, что это происходит не всегда так, можно взять Индию. Я думаю, Индия, с тех пор как она стала свободной, обошлась без того зла, которое так часто случается с освобожденными людьми.
Почему Вы думаете, что национализм кажется сейчас гораздо более опасным, чем когда-либо прежде?
О, это все из-за образования. Образование приносит ужасно много вреда. Я иногда думаю, что было бы лучше, если бы люди были все еще неспособны читать и писать. Потому что огромное большинство из них, когда они научатся читать и писать, становятся открыты для пропаганды, а в каждой стране пропаганда контролируется государ-
ством и представляет собой то, что нравится государству. А что нравится государству, так это ваша готовность совершить убийство, когда вам прикажут.
Минуту назад Вы говорили, что, по Вашему мнению, национализм — это худшая из вещей, существующих в мире. Вы имели в виду, что он даже опаснее, чем коммунизм?
Ну, я не думаю, что это большая опасность, чем напряженность между Востоком и Западом, которая, я думаю, — величайшая опасность в мире. Но я думаю, что если напряженность между Востоком и Западом будет устранена, то национализм будет таковой опасностью. Национализм угрожал бы человечеству больше, чем мирное распространение коммунизма.
Есть ли какое-нибудь еще решение проблемы национализма, чем, скажем, угроза вторжения с Марса?
Да, это остановило бы его сразу. Тогда бы у нас появился планетарный национализм нашей планеты против других планет. В школах мы бы учили, насколько более прекрасна наша планета, чем этот жалкий Марс, о котором мы не знаем ничего и поэтому можем вообразить любое количество присущих ему пороков, так что это будет очень простое решение. Но я боюсь, что мы не можем рассчитывать на это. Я думаю, мы должны надеяться, что у людей все же появятся позитивные цели — цели обеспечения процветания своей собственной и других стран, а не негативные цели раздоров.