Своего рода манифестом этого умонастроения стала опубликованная в 1989 г. и получившая большой резонанс в политологических кругах статья американского философа японского происхождения Фрэнсиса Фукуямы под броским названием «Конец истории?». В ней в наиболее последовательной и ясной форме было сформулировано либеральное видение всемирной истории «после коммунизма».
Следуя неогегельянской философской традиции, Фукуяма полагает, что «миром правят идеи» — т.е. социальная эволюция определяется в конечном счете эволюцией интеллектуальной. Но поскольку либеральная идеология в конце XX в. убедительно доказала свои преимущества перед всеми возможными альтернативами, она замыкает собой процесс эволюции идей, и историческое развитие, таким образом, завершается.
«На наших глазах в двадцатом веке мир был охвачен пароксизмом идеологического насилия, когда либерализму пришлось бороться сначала с остатками абсолютизма, затем с большевизмом и фашизмом и наконец с новейшим марксизмом, грозившим втянуть нас в апокалипсис ядерной войны. Но этот век, вначале столь уверенный в триумфе западной либеральной демократии, возвращается теперь, под конец, к тому, с чего начал: не к предсказывавшемуся еще недавно “концу идеологии” или конвергенции капитализма и социализма, а к неоспоримой победе экономического и политического либерализма. Триумф Запада, западной идеи очевиден прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив... То, чему мы, вероятно, свидетели, — не просто конец “холодной войны” или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления»[395].
Иначе говоря, с точки зрения американского философа, все основные цивилизационные результаты уже получены. Путем множества проб и ошибок найдены оптимальные принципы: политической организации (представительная демократия, система разделения властей, федерализм); структурирования экономической деятельности (свободный рынок, частное предпринимательство, монетарные механизмы регуляции); функционирования культуры (свобода, плюрализм, демократизм).
В настоящее время эти принципы с наибольшей полнотой реализуются в странах Запада, но они служат ориентирами и для всего остального человечества. Из этого следует, что глобальное и окончательное торжество либеральной демократии является лишь вопросом времени.
В рамках нашей тематики существенно отметить, что в росте этнонационалистических тенденций Фукуяма не видел существенной угрозы для либерального проекта.
С его точки зрения, национализм принципиально не может конкурировать с либерализмом в силу собственной «идеологической нищеты». «(Вряд ли. — Авт.) национализм является неразрешимым для либерализма противоречием... Подавляющее большинство националистических движений в мире не имеет политической программы и сводится к стремлению обрести независимость от какой-то группы или народа, не предлагая при этом сколько-нибудь продуманных проектов социально-экономической организации. Как таковые, они совместимы с доктринами и идеологиями, в которых подобные проекты имеются. Хотя они и могут представлять собой источник конфликта для либеральных обществ, этот конфликт вытекает не из либерализма, а скорее из того факта, что этот либерализм осуществлен не полностью. Конечно, в значительной мере этническую и националистическую напряженность можно объяснить тем, что народы вынуждены жить в недемократических политических системах, которые сами не выбирали»[396].
По мнению Фукуямы, последовательно и систематически проведенная либерализация и демократизация должны снять и всю остроту этнических и национальных противоречий[397].
Однако подобная либеральная эйфория, вызванная отказом от коммунизма, распадом «социалистического лагеря» и роспуском СССР, достаточно быстро прошла. Страны, вступившие в начале 1990-х гг. на путь «демократического транзита», испытали беспрецедентный для мирного времени экономический упадок, их государственно-административные аппараты поразила «системная коррупция», а правительства оказались неспособны обеспечить проведение политических и экономических реформ даже в рамках своих собственных программных деклараций. Во многих переходных государствах Восточной Европы и бывшего СССР вновь обрели популярность различные версии нелиберальных идеологий — от ностальгически окрашенного социализма до политизированного религиозного фундаментализма.
397
Другое дело, что на это не следует рассчитывать в ближайшей перспективе. Говоря об интеллектуальной победе либерализма, Фукуяма подчеркивал, что «это ни в коем случае не означает, что международные конфликты вообще исчезнут. Ибо и в это время мир будет разделен на две части: одна будет принадлежать истории, другая — постистории. Конфликт между государствами, принадлежащими постистории, и государствами, принадлежащими вышеупомянутым частям мира, будет по-прежнему возможен. Сохранится высокий и даже все возрастающий уровень насилия на этнической и националистической почве, поскольку эти импульсы не исчерпают себя и в постисторическом мире. Палестинцы и курды, сикхи и тамилы, ирландские католики и валлийцы, армяне и азербайджанцы будут копить и лелеять свои обиды. Из этого следует, что на повестке дня останутся и терроризм, и национально-освободительные войны. Однако для серьезного конфликта нужны крупные государства, все еще находящиеся в рамках истории, но они-то как раз и уходят с исторической сцены (ведя за собой и все прочие. —Авт.)» (Фукуяма Ф. Указ. соч. С. 148).