1) преодоление старого режима;
2) экономическая потребность в границах;
3) слабость государства;
4) внутренние меньшинства как внешние меньшинства соседних государств;
5) «ожидания питаются воспоминаниями»;
6) этничность как коллективное средство;
7) этничность как средство, используемое статусными группами;
8) отсутствие системы межличностных связей и организаций;
9) отсутствие равновесия;
10) национализм как источник сплоченности.
Преодоление старого режима подразумевает, что представители политической элиты посткоммунистических обществ испытывают острую потребность отмежеваться от старого режима, особенно если их подозревают в том, что они ранее были его сторонниками. Участие в этнических и националистических политических инициативах помогает человеку дистанцироваться от прежнего режима, поскольку этничность дает человеку «чистую» идентичность, на которую не влияют ни его положение при старом режиме, ни его прежняя партийная принадлежность. Чем сильнее и обоснованнее подозрения в соучастии, тем сильнее давление и соблазн прибегнуть к подобному выходу. Это во-первых.
Во-вторых, коммунизм создавал и навязывал искусственные наднациональные узы. Абсолютно естественно, что крах коммунизма повлек за собой артикуляцию стремлений восстановить и снова обрести национальное прошлое, вновь найти национальную идентичность.
При этом выбор больших групп населения в пользу именно национализма, а не либерализма, объясняется тем, что предложения сторонников либеральной модернизации зачастую представляются избирателям неясными и двусмысленными и не могут реально мотивировать общество, где принятие либеральных ценностей (помимо прочего) в обозримой перспективе не влечет за собой экономического процветания и обретения безопасности. Более того, по мере «вхождения в Европу» экономические издержки этого процесса становятся все более ощутимыми.
«Похоже, что мы сталкиваемся здесь с игрой (обращенной к прошлому культурной) “гордости” против (ориентирующейся на будущее экономической) “надежды”. Учитывая, что в рассматриваемых обществах отсутствуют общие принципы организации политического пространства, которые могли бы служить связующим звеном между противостоящими силами, и нет никаких весомых оснований для экономической надежды, страстная потребность в гордости неизбежно возьмет верх... “Золотое прошлое” дает уверенность (даже если такая уверенность не более чем тщательно сфабрикованный миф), тогда как будущее — нет»[445].
Экономическая потребность в границах объяснялась тем, что связанный с переходом к рынку трансформационный кризис сделал жизненно важным правилом «сохранять и защищать то, чем обладаем». Поскольку надежд на быстрое улучшение экономической ситуации не было и в ближайшем будущем выгоды от деятельности, основанной на сотрудничестве и разделении труда, не ожидались, то получение общей для всех экономической «награды» связывалось с защитой уже имеющегося, а не с производством.
«Сохранение и защита имеющегося позволяет предотвратить две напасти: с одной стороны, утечку вовне ценных и особо редких ресурсов (таких, как денежные ресурсы, товары, инвестиции, рабочие места), которыми “мы” не хотим делиться, а с другой — приток вовнутрь проблем (таких, как инфляция, обременение военно-промышленным комплексом, административный хаос, добавочное население за счет иммигрантов, беженцев, чужестранных элементов, способных поставить под угрозу языковое и культурное единство нации)»[446].
Кроме того, принятие негативных установок относительно других этнических групп и объявление их виновными в нынешних экономических неурядицах могут принести нечто вроде психологического утешения и облегчения, которые помогают людям переносить нужду и экономическую неопределенность.
Слабость государства тесно связана с предыдущим тезисом. Описанная выше потребность в четких границах могла бы быть реализована, если бы имелось сильное государство, способное установить жесткие внутренние и внешние правила распределения.
Но поскольку народы стран Восточной Европы и бывшего СССР повсеместно и вполне обоснованно ощущают, что их государства не в состоянии навязать такого рода правила, вполне рационально выглядит обращение к «исконной» модели отделения «своих» от «чужих».
Крушение реальной государственной монополии на применение насилия повсеместно лишает меньшинства возможности рассчитывать на заступничество государства, оставляя их беззащитными перед лицом различных форм насилия и дискриминации и побуждая к эскалации собственной этнической идентичности.