Трава на поляне была короткая. Значит, летом здесь пасли скот. Я не видел людей в этом районе, но это не значит, что никто не видел летящий «анасал-дсс» с опознавательными кругами цветов российской армии. Так что надо поскорее убираться отсюда. Согласно инструкции, при посадке на вражеской территории положено уничтожить аэроплан. Я не знаю, чья это территория, так что имею полное право поступить, как приказано. Иначе мне предложат перелететь в Бухарест. Раз сюда смог, значит, и обратно должен суметь, а мне это ни к чему. Собрав пучки сухой травы и тонкие ветки, накидал их в кабину пилота и поджег. Пока паковал свои вещички в одеяло, аэроплан, послуживший мне верой и правдой, уже пылал, сильно воняя химией. Попрощался с ним про себя и отправился по лесу в южном направлении. Позади меня какое-то время слышалось баханье патронов, оставшихся в пулеметной ленте, и в небо подымался черноватый дым.
Примерно через полчаса я вышел в грунтовой дороге, идущей по краю леса. Идти по ней не рискнул, решил подождать до ночи. Да и есть хотелось. Поэтому отошел от дороги метров на пятьдесят, расстелил одеяло между густыми кустами с желтыми листьями, расположился на нем. Золотые карманные часы показывали четверть второго пополудни, пора обедать. На небольшом костерчике из сухой травы и веточек, чтобы не было дыма, немного разогрел банку говяжьей тушенки и съел с галетами. Это, конечно, не бефстроганов в ресторане гостиницы «Санкт-Петребругская», но голод не тетка и даже не дядька. Запив остатками вина с водой, завалился на спину. По небу ползли загустевшие белые облака. Где-то рядом беззаботно щебетали птицы. Клонило в сон, но все никак не накрывало.
Вдруг услышал негромкие голоса, доносящиеся с дороги. Слов не разобрал, но говорили не на греческом. Быстро натянув тетиву на лук и приготовив стрелы, достал из кобуры люггер. Звук голосов начал удаляться на север. Я прокрался к дороге и увидел, что по ней идут в колонну по два десять солдат под командованием одиннадцатого, шагающего сбоку, наверное, ефрейтора. Форма коричневая, на ногах кожаные опанки без каблуков, типа галош, и обмотки. Вооружены винтовками Мосина. Значит, болгары. Не зря я сжег аэроплан. По мою они шли душу или нет, но на всякий случай упаковал барахлишко и пошел дальше на юг, держа оружие наготове.
К вечеру вышел к какому-то городишке. Дома были в основном одноэтажные, только в центре несколько в два-три. Само собой, еще выше были церкви. Их как-то чересчур много на такой маленький населенный пункт. Обычно молнии попадают в самое высокое здание, так что не надо отбирать у священников их право стать мучениками раньше остальных. Я обошел городишко по дуге и собрался отправиться дальше, но заметил на берегу реки лодки без весел. Подумал, почему бы не угнать одну из них? Выдерну банку и буду грести ею. Глядишь, к утру уберусь подальше отсюда. С этой мыслью я облачился в кожаные шлем, куртку и штаны, потому что похолодало, завернулся в одеяло и прилег на наломанные ветки, чтобы покемарить до полуночи.
Проснулся в утренние навигационные сумерки, в час между собакой и волком. Первая лаяла где-то неподалеку, а второго не слышно и не видно. Было холодно, зябко. Так и пошел к реке в одеяле. Чай, не на светский прием.
На берегу реки меня ждал, как сперва подумал, облом. Олицетворял его длинный худой мужчина, скорее всего, рыбак, одетый в темное и постоянно покашливающий, как чахоточный. Закинув весла и корзину в одну из лодок, он свернул козью ножку, прикурил от спички, осветив узкое лицо с многодневной щетиной, наполовину седой. После чего сплюнул и тихо выругался на греческом языке. Он уже собирался столкнуть лодку в воду, когда увидел меня и выругался еще раз, а потом перекрестился дважды.
— Не бойся, я человек, — успокоил его на греческом языке. — Русский летчик.
— Тебя ищут болгары, — сообщил рыбак.
— Знаю, — сказал я. — Что это за город?
— Рупел, — ответил он.
Название ничего не говорило мне, поэтому задал следующий вопрос:
— Далеко отсюда русские, или сербы, или французы, или англичане?
— Ниже по реке часа два-три, смотря как грести, — проинформировал он.
— Отвезешь меня? Заплачу десять рублей. Это двадцать шесть драхм, — предложил я.
— Садись, — без колебаний согласился он.
Наверное, это его полумесячный заработок, если не больше. В такой глуши с деньгами туго, даже в мирное время.
Я сел на кормовую банку, собрался снять одеяло, но рыбак посоветовал:
— Закутайся с головой, будто баба моя, — после чего полюбопытствовал, налегая на весла: — Откуда так хорошо знаешь наш язык?