Портье — пожилой мужчина с густыми седыми бакенбардами, делавшими его узкое лицо в два раза шире — взяв мою визитку, подтвердил, что заказанный вчера по телефону номер готов к заселению, после чего произнес с сочувствием на французском языке:
— Примите наши соболезнования по поводу гибели вашего императора!
Подъезжая к отелю, я слышал крики мальчишки, продававшего газеты, о сенсации — расстреле царской семьи в Екатеринбурге. Не будь Николай Второй самоуверенным безмозглым ничтожеством, начал бы реформы лет десять назад, не полез бы в войну за интересы англичан — и правил бы и дальше, пусть и с сильно ограниченными правами. Так что получил, что заслужил.
— Мир праху, но нас его судьба не интересует, мы граждане кантона Женева, — поставил я в известность, после чего предупредил: — У меня завтра утром встреча здесь с деловыми партнерами. Если будут спрашивать, скажите, что я приехал.
— Обязательно, месье! — заверил он и подозвал молодого парнишку в красной европейской униформе и почему-то в черной турецкой феске, чтобы, прихватив наш чемодан, проводил в номер-люкс на втором этаже по крутой каменной лестнице. Этажи здесь высокие, метров по пять.
На следующее утро в девять часов в специальном небольшом зале для заседаний, который имелся в отеле «Три короля», я встретился с представителями трех самых крупных химических фирм Швейцарии. Только одну представлял хозяин Эдуард Сандоз, шестидесятипятилетний худощавый мужчина с узкими усиками над пухлыми губами, от остальных были директора: Иоганн Шрайбер от «Компании химической промышленности Базеля», лет сорок семь, полноват и подвижен, лысина спереди, которую компенсировали усы и борода средней длины, и Густав Гербер от «Гейги», пятьдесят два года, рослый и крепкий, в силу чего, наверное, медлителен и задумчив. Официант принес мне чай, а остальным кофе. Мы уже были знакомы заочно, проведя предварительные переговоры по приобретению прав на производство красителей по моим патентам, поэтому я сразу перешел к делу на немецком, который немного подтянул в Женеве, потому что там часто приходилось говорить на всех четырех официальных языках Швейцарии (еще итальянский и местный вариант немецкого).
— Господа, мне, как имеющему доли в каждом предприятии, неприятно видеть, как вы устраиваете ценовые войны, выдавливая друг друга. В Швейцарии нет запрета на создание картелей. Почему бы вам не объединить усилия в части продаж, чтобы совместно конкурировать с французами и немцами? — задал я вопрос. — Поскольку заинтересован в прибыльности каждого из вас — доли у меня были равные во время покупки и сейчас отличаются не сильно — готов предложить себя на роль третейского судьи.
— Я им давно уже предлагаю это. Не соглашаются, — поддержал меня Эдуард Сантоз.
— Мы в принципе не против, но нас не устраивало ваше доминирование, — возразил Иоганн Шрайбер.
— В этом году закончится война. Германия проиграет и будет разорена победителями. Вам надо объединиться и занять освободившиеся рынки, — сказал я.
— Откуда у вас такие сведения⁈ — с ноткой насмешки поинтересовался Густав Гербер.
— Из очень информированного источника, который помог мне, сироте, начав практически с нуля, за четырнадцать лет стать богатым человеком, совладельцем многих компаний, не только ваших, — туманно ответил я.
Тут и подействовала протестантская логика, согласно которой богатым может стать только тот, кому покровительствует бог. Видимо, я знаю прямой телефонный номер наверх. В итоге был создан картель «Базельский синдикат» под моим председательством и подписаны договора на одинаковые отчисления от продаж синтетических красок, изготовленных запатентованными мной способами.
176
Одиннадцатого ноября закончилась первая мировая война. Где-то, как в России, она перешла в гражданскую, где-то в захватническую — победители рвали на части побежденных и бывших союзников. Из распавшиеся империй образовалось множество новых стран, которые начали прибирать к рукам всё, что успели. Трусливые румыны, проигравшие все сражения, отхапали часть Трансильвании и всю Бессарабию.
Теперь моя теща стала подданной румынского короля и заторопилась домой, написала письмо старшей дочери, что скоро приедет. Посоветовал Светлане Владимировне дождаться лета, когда ситуация утрясется. Мол, не уверен, что поезда ходят и что их не грабят. Прислушалась. Наверное, потому, что слушала в положении лежа рядом со мной. Она подменяла дочь в критические дни. Так понимаю, ей и самой не хотелось уезжать. Мы очень дружно жили втроем, по очереди объединяясь против кого-нибудь из нас. Меня, злостного многоженца, такие отношения устраивали полностью, Светлану Владимировну тоже, а вот Вероник, видать, не очень, поэтому и поддавливала маму в сторону Кишинева.