177
В конце марта до нас добралось письмо из Кишинева от Ирины Антиохиной, старшей сестры моей жены. В нем сообщалось, что после революции их жизнь пошла наперекосяк: больше не платят пенсию теще, которую дочка получала по доверенности; мужа Андрея перевели в обычные секретари, потому что все руководящие посты разобрали румыны; самой Ирине пришлось сдуть пыль с диплома и устроиться преподавателем французского языка в гимназию, потому что денег катастрофически не хватает; прислугу больше не держат, все по дому делает сама и дочь помогает; старший сын окончил гимназию, но не может получить высшее образование, потому что оно платное, болтается без дела, потому что и работы тоже нет; скоро дочь окончит гимназию и останется необразованной, а там и младший сын подрастет… Я обо всём этом предупреждал жену и тёщу, но мне не верили. Прочитав письмо, поревели дружно и решили, что мама останется и Глаша тоже — куда она поедет без хозяйки⁈ Я созвонился с адвокатской конторой «Братья Дюпон», предложил им заняться оформлением гражданства еще для двух человек. Поскольку они живут на территории Швейцарии без малого пять лет и одна имеет родственников среди граждан страны, причем очень влиятельных, проблем быть не должно. Вероник написала старшей сестре, что мама останется с нами, а Николя может приехать к нам и поступить в Женевский университет. Пусть в конце июля, когда в Женевском университете начнутся летние каникулы, доберется, как сумеет, до Швейцарии или докуда сможет, и отправит нам телеграмму с адресом, где остановился. Я приеду за ним, заберу. К письму приложил чек на сто швейцарских франков. Не был уверен, что не украдут на румынской почте, поэтому так мало.
Недели через три пришло письмо от Ирины, что чек получили и обналичили, что благодарны и рады… После этого сестры обменялись еще несколькими письмами. В последнем старшая сообщила, что сын выедет после двадцать пятого июля, когда я буду на каникулах. Мы ждали его дня через два-три, максимум четыре после этой даты. Телеграмма пришла тридцать первого июля из Любляны, главного города Дравской бановины (губернии) недавно образованного Королевства сербов, хорватов и словенцев.
Первого августа был праздник образования Швейцарской конфедерации, который отмечается во всех кантонах. В девять часов утра, о чем предупредили все местные газеты, над городом строем клин пролетели три раза семь аэропланов — три истребителя в центре и по два бомбардировщика по краям, за которыми тянулись шлейфы дыма, чередуясь, красного и белого. Дымовые шашки были изготовлены студентами университета во время лабораторных занятий по химии. Восторгу жителей кантона не было предела. У них теперь всё, как у взрослых.
На следующее утро я заправил полные баки горючим и полетел в Любляну, которая значилась Лайбахом в купленном мной в Дижоне, французском атласе для летчиков с нанесенными на карты аэродромами Европы, Северной Африки и Ближнего Востока, известными составителям. Судя по карте, преодолеть надо было шестьсот пятьдесят километров — почти пять часов лёта. Благо день был солнечный, на высоте три тысячи метров теплый и с легким боковым южным ветром. Внизу проплывали серо-коричневые горы и голубые озера, потом пошли холмы, покрытые зелеными лесами, желтые, убранные поля, голубые реки и озера и населенные пункты, маленькие, средние, большие… Где-то вдалеке справа ненадолго показалось сине-зеленое море. Или в этом месте небо прислонялось к лесу.
Через пять часов я начал от скуки перекачивать топливо из запасного бака в главный, хотя мог поручить сделать это на стоянке мотористам, заплатив пару франков. Любляну узнал по замку на высоком холме. Было заметно, что заброшен, разрушается. Рядом с холмом каменные дома с красно-коричневыми крышами. Аэродром был возле противоположной окраины — длинный луг с желто-зеленой травой, в одной части которого паслось стадо буро-белых коров. Аэропланов не увидел. Вышка деревянная. Судя по отсутствию флагов, на ней никого не было. Рядом три деревянных здания, одно небольшое квадратное и два прямоугольных длинных, наверное, ангары. Я не стал делать круг, сообщать о желании приземлиться, сразу зашел на посадку. Приземлился плавно, подкатил почти до прямоугольного домика, из которого вышел заспанный мужчина лет двадцати восьми, одетый в рыже-коричневый комбинезон и в кожаные шлепанцы на босу ногу. Широкорото зевнув, он подергал правой рукой округлую бороду, будто не мог поверить, что приземлившийся аэроплан не приснился ему.