Но действительность развеивает эти надежды, поскольку согласно 9 правилу Халкидонского Собора, епископ и клирик, не удовлетворенный решением суда местного митрополита, вправе апеллировать либо к Константинопольскому патриарху, либо к главе своей Поместной церкви («экзарху великой области»). Поэтому, как справедливо полагал еще канонист Иоанн Зонара (XII век), Константинопольский патриарх не вправе привлечь к своему суду митрополитов Сирии, или Палестины, и Финикии, или Египта против их воли; «но митрополиты Сирии подлежат суду Антиохийского патриарха, а палестинские – суду патриарха Иерусалимского»13.
По этой (в том числе) причине первенство Константинопольской кафедры на Востоке никогда не являлось безусловным и абсолютным. Не обладая необходимой канонической основой для достижения такой цели, в практическом отношении архиепископ «Нового Рима» зачастую получал мощную моральную и административную поддержку со стороны Византийских императоров, чьими систематическими усилиями его компетенция неизменно расширялась за счет урезания полномочий остальных патриархов Востока; хотя бы и по факту. Но даже в те благоприятные для себя времена «Вселенский патриарх» неоднократно встречал жесткую фронду со стороны сербов и болгар, да и русских епархий, желавших освободиться от его опеки. Как следствие, Сербская церковь получила автокефалию в 1219 г., Болгарская – в 1235 г., хотя еще в 919 г. объявляла себя независимой, Русская в 1448 г. фактически стала управляться местной иерархией без какого-либо участия Константинополя.
В последующем на православном Востоке почему-то стало считаться нормой, что каждая национальная церковная община потенциально вправе получить автокефалию. За основание этой практики взяли древние каноны (17 правило IV Вселенского Собора и 38 правило Трулльского Собора), согласно которым территориальное устройство Церкви основывается на административно-территориальном делении государства. «Распределение церковных приходов да последует гражданскому и земскому порядку» и «аще царской властью вновь устроен, или впредь устроен будет град: то гражданским и земским распределениям да следует и распределение церковных дел».
Между тем очевидно, что этот принцип, применявшийся в границах единой Римской империи, вовсе не предполагал, будто Церковь может существовать в нескольких государствах. Его главной целью было определить статус предстоятеля местной церковной общины, кто он: хорепископ, ординарный архиерей или митрополит? Именно основываясь на нем, Церковь создала институт епархиальных архиереев, митрополитов, а затем и патриархов. В противном случае Россия и Болгария, например, должны были создать свои автокефальные Поместные церкви еще в X и IX веках. Но получилось иначе: даже став самостоятельным государством, Болгария, в частности, пребывала в церковных границах Константинопольской (в некоторые времена – Римской) патриархии. Великий князь Киевский также считал себя в политическом отношении свободным от власти Византийского императора, однако Русская церковь являлась митрополией Константинопольского патриархата, и именно греческий патриарх ставил митрополитов на Киевскую кафедру.
Тем не менее процесс создания новых автокефальных Церквей на Востоке быстро овладел умами христиан. Как будто кто-то провозгласил, что только через обособление своей национальной Церкви народы могут сохранить самоидентичность. «Если вы сумели создать собственное национальное государство, то, следовательно, должны иметь и суверенную церковную власть» – стало лозунгом на многие столетия для православных Церквей. И шаткость канонических оснований такого движения никого не смутила.