К пяти часам утра буря, начавшаяся в полночь и усилившаяся к двум часам ночи, продолжалась с прежней силой. С пяти же до половины седьмого ветер задул с еще большей свирепостью и был в эти полтора часа столь сокрушителен, что если бы он не стих, то уничтожил бы все живое на своем пути.
С той же силой ветер дул на протяжении семи дней, от среды до среды, за каковое время не было ни одной минуты, которую моряки не назвали бы штормовой, причем две ночи, о чем уже приходилось писать, были особенно страшными.
Оглядываясь назад, можно сказать, что в среду 24 ноября, в соответствии с моими записями, выдался ясный, безоблачный день, какой редко бывает в это время года; в четыре часа пополудни, однако, небо нахмурилось, внезапно поднялся ветер, и уже через полчаса началась буря. Спустя ровно неделю, в среду 1 декабря, ураганный ветер дул все утро; в час дня он стал стихать, выглянуло солнце, и к четырем часам пополудни на небе не было ни облачка. <…>
Наутро после бури, когда люди смогли наконец выглянуть наружу, город являл собой, прямо скажем, печальное зрелище; хотя лондонцы, надо полагать, ожидали, что разрушения будут весьма значительны, едва ли хоть один человек, воочию увидев то, что произошло, поверил своим глазам.
Улицы были усыпаны таким толстым слоем битой черепицы и щебенки, дома с сорванными крышами являли собой картину столь безотрадную, что было ясно: всего шифера в округе пятидесяти миль не хватит, чтобы привести в надлежащий вид хотя бы малую часть домов.
Об этом свидетельствовало хотя бы то, что после бури цена на шифер взлетела с 21 шиллинга за тысячу плиток до 6 фунтов, на черепицу – с 50 шиллингов за тысячу до 10 фунтов; что же касается стоимости одного рабочего дня каменщика, то она возросла до 5 шиллингов. И хотя цены вскоре упали, произошло это не потому, что спрос был удовлетворен, а по следующим двум причинам.
Во-первых, цена была столь несообразно велика, что и хозяева домов, и съемщики терпели равную нужду. Огромное число зданий всю зиму простояло без крыш, а их жители вынуждены были мириться с сыростью и холодом, каковое положение сохраняется и по сей день, когда пишутся эти строки.
Во-вторых, все те, кто посчитал необходимым покрыть свои дома крышами, но был не готов платить огромную цену за черепицу, клали крышу из дерева в надежде, что цены в скором времени снизятся и тогда можно будет крышу перестелить. Вот почему мы и по сей день видим в Крайст-Черч-Хоспитале, в Тампле, в Аскс-Хоспитале, на Олд-стрит, в Хоксден-скверз и в тысяче других мест целые ряды зданий, крытых сосновыми досками. Из-за отсутствия шифера настилать крыши домов из сосны будут, надо думать, никак не меньше года, а то и двух.
По этим двум причинам торговцы шифером вынуждены были продавать свой товар по более умеренным ценам. И тем не менее, сколько бы шиферной плитки ни произвели за лето, наверняка не удастся восполнить тот урон, что был нанесен домам как в городе, так и за его пределами, в окружности десяти миль. <…>
Достопочтенный сэр,
в соответствии с Вашей просьбой, посылаю Вам подробный отчет о повреждениях, причиненных нашему приходу недавней бурей, а поскольку более всего пострадала наша приходская церковь, то начну с нее. Утрата наша тем более велика, что церковь отличалась немалой красотой; это большое и благородное здание, облицованное снаружи и внутри тесаным камнем причудливой отделки и состоящее из величественного купола посредине и двух приделов, протянувшихся из конца в конец на весьма значительное расстояние. В храме имеется также двадцать восемь окон, украшенных разнообразными и многоцветными витражами, от которых не могли оторвать глаз многие пытливые путешественники. Знаменита наша церковь не только витражами, но и красотой и изяществом своих скамей, а также напольными плитами – щедрым даром набожного и достойного джентльмена Эндрю Баркера эсквайра, недавно скончавшегося, владельца этих земель. Таким образом, с учетом всего вышесказанного, храм наш ни в чем не уступает, а может статься, и превосходит любую приходскую церковь во всей Англии. Более всего от разбушевавшейся стихии пострадал центральный витраж размером около 15 футов в ширину и 25 футов в высоту, с изображением Судного дня; витраж этот является столь выдающимся произведением искусства, что недавно за него давали 1500 фунтов, от которых, несмотря на столь соблазнительную цену, прихожане из благородства отказались. От верхней части этого окна, прямо над головой нашего Спасителя, сидящего на радуге и упирающего ноги Свои в земную твердь, ничего не осталось, а обе створки, особенно левая, пострадали столь сильно, что, по предварительным подсчетам, уничтожена была по крайней мере четвертая часть всего окна. Ничуть не меньше пострадало еще одно окно на западной стороне храма, слева от центрального, размером около 10 футов в ширину и 15 футов в высоту. Его верхняя половина, за исключением одного каменного средника, уничтожена полностью. Будь это обыкновенное стекло, мы смогли бы быстро подсчитать, в какую цену обойдется нам его восстановление; однако утрата наша оттого так велика, что краска на этих двух витражах, как, впрочем, и на всех остальных, наносилась не с внешней, а с внутренней стороны стекла, – а потому, если искусство это, как принято считать, ныне утеряно, потеря витража поистине невосполнима. Нанесены нашей церкви и другие повреждения, каковые, пусть они и не столь велики, как вышеназванные, не менее красноречиво свидетельствуют о чудовищной силе ветра, который сорвал с купола три свинцовых листа, смяв их, словно то был не свинец, а бумага. С крыши крыльца ветром сорвало бельведер и два парапета, однако упали они с небольшой высоты, а потому, чтобы водрузить их обратно, больших расходов не понадобится. Таково положение дел в нашей церкви. Урон был нанесен, разумеется, и жилым домам, однако, благодарение Господу, у нас последствия бури были не столь ужасны, как во многих других местах: с крыш рухнули несколько труб, слетела черепица, но ни убитых, ни раненых не оказалось. Больше всего пострадали бедняки – ведь их дома крыты соломой… впрочем, вдаваться в эти подробности, как мне кажется, вовсе не обязательно, да и обременительно. И еще одно любопытное обстоятельство: в пятницу 26-го, на следующий день после бури, примерно в два часа пополудни, совершенно неожиданно в небе сверкнула молния, вслед за которой раздался короткий, но оглушительный раскат грома, напоминающий артиллерийский залп; молния угодила в совсем еще новый, крепкий дом в самом центре нашего города, раздробила две трубы, расплавила свинцовый наличник на верхнем окне и так напугала хозяйку дома, что та лишилась чувств – по счастью, ненадолго.