Умерла она в 1957 году – от удара. Когда мы с Хилли вошли в маленький домик на Шраблендз-авеню в Беркампстеде, вид стоящего в одиночестве отца показался нам чем-то нелепым, диким. «Как же так?» – по многу раз подряд вопрошал он и не получал ответа. Впоследствии, выйдя на пенсию, он переехал к нам, в Суонси. А как иначе? И конечно же мы взяли его с собой, когда поехали в Америку, где пробыли два года, 1958-й и 1959-й. В Суонси отцу жилось неплохо, однако делать ему было совершенно нечего, и, хотя раньше он часто бывал у нас вместе с матерью, знакомых его возраста у него не оказалось. Я видел, как он мучительно пытается по утрам занять себя: ходит гулять или же садится в автобус и едет в центр, покупает «Дейли телеграф» и, зайдя в кафе, разгадывает, в меру своих способностей, кроссворд, затем идет в паб, где в полном одиночестве выпивает стакан светлого эля, к обеду возвращается домой и весь остаток дня мается от безделья. Некоторое время он так и существовал, однако затем, сославшись на необходимость искать работу, отбыл в Лондон.
Работать (от полной безысходности, лишь бы не бездельничать) он устроился в фирму, которая производила предметы ухода за домом – щетки, тряпки для уборки и вытирания пыли. Вдобавок он завел себе пару подруг, отношений с которыми – во всяком случае, с первой из них – нисколько не скрывал. Никогда не забуду той робкой гордости, с какой он сообщил мне:
– Знаешь, она хорошенькая, по мне – даже очень. Сильно моложе меня, сам понимаешь. Что тут сказать, в моем-то возрасте поневоле задумаешься. По-твоему, я не задумался? Ну, а потом… собственно… м-да… чего тут говорить…
Приятно и трогательно было слышать от него такое. А между тем жить ему оставалось недолго. У него открылась – так, по крайней мере, он думал или же делал вид, что думал, – язва кишечника, которая на поверку оказалась неизлечимым раком. Конец наступил очень быстро: 25 марта 1963 года отец написал мне своим четким, красивым почерком веселое письмо, в котором благодарил за то, что я положил его в больницу в Кембридже, где я тогда еще преподавал. А 18 апреля он скончался, оставив то немногое, что у него было, одной из своих подруг, не только отказавшейся разделить с нами его скромное имущество, но вдобавок потребовавшей, чтобы мы вернули ей отцовские часы и бумажник, которые Хилли передала Филиппу и Мартину. Вот почему от отца у меня осталось только это последнее письмо, а от матери – вообще ничего.