Еще бы не помнить! В 1995 году, когда я преподавала в ПТУ никому не нужную спецтехнологию прядильных машин, армянка Диана, моя ученица, преподнесла мне сюрприз:
— Хочу ходить в ту церковь, куда вы ходите!
За этим заявлением последовало миропомазание — присоединение к православию и с наре–чением именем Дарья. На исповедь новоиспеченная Дарья явилась со списком грехов на двух листах. Священник, долго читавший эту хартию, посоветовал:
— Сожги и больше не повторяй.
— Сжечь и пепел в Куру бросить? — совершенно серьезно спросила Дарья.
— Это тебе не колдовство какое–нибудь, чтоб в Куру бросать! — рассмеялся батюшка.
Потом было первое причастие, после которого Дарья выскочила в притвор, восторженная и сияющая:
— У меня сейчас настроение такое… такое! Не могу описать! Но если бы меня кто–то сейчас обложил матом, я бы ничего не ответила ему.
Для Дарьи, привыкшей к крепким словечкам, это был почти аскетический подвиг. Потом были первые уроки смирения:
— Ой, я чего видела! Сегодня одна бесноватая при всех отцу Филарету пощечину дала. А он стал ее успокаивать: «Ничего, со всяким бывает». Так она потом на коленях у отца Филарета прощения просила.
На смену первым восторгам пришли уныние, слезы на исповеди и попытки отца Филарета удержать ее в церкви.
— Я плакала, рассказывала отцу Филарету, как я устала от всего. Я же с пятнадцати лет на улице! Не знаю, как жить, за что схватиться. А батюшка слушал меня, успокаивал и своей рясой мои слезы вытирал…
Затем полный отход:
— Молюсь, молюсь, а толку нет. Ничего в моей жизни не меняется. И бабки в церкви какие–то противные, только замечания могут делать…
Долго еще отец Филарет ходил к ней на рабочее место — в будку на базаре, где она работала продавщицей ширпотреба.
— Приходит, стучит в форточку, улыбается: «Дарьюшка, как ты тут?» Потом зайдет, посидит, о матери и о работе расспросит. Я ему еще записки с грехами писала, чтобы он потом разрешительную молитву прочел. О, что было, когда отец Филарет приходил! Весь базар на меня пальцем показывал: вот Диане какая честь — священник к ней в будку ходит!
Отцу Филарету было в ту пору семьдесят с лишним лет. И как он находил силы ходить на базар к Дарьюшке после долгих исповедей и служб?
Диана тем временем продолжала:
— Как отошла от церкви, совсем плохо стало. Из дома опять ушла, не выдержала. На двух работах, как ишак, кручусь, а вечно без денег — все уходит на брата и мать. Элиз мне деньги сует: «Возьми. Я же вижу, как тебе трудно, вечно голодная ходишь». Не хотела я брать, а Элиз настаивает: «У меня муж есть, а у тебя лишь двое нахлебников на шее. Бери, говорю!»
Тут как раз появилась Элиз с коляской, и мы познакомились. Диана ушла со своим воспитанником и Лукой на качели. А мы с Элиз разговорились, и она рассказала, как попала в Грузию:
— Деметре приехал в Баку в командировку на год и познакомился со мной. Начал мне звонить. Моя мама ругалась и кричала в трубку: «Здесь такой нет!» Потом кричала уже на меня: «Зачем тебе этот гурджи (грузин)? Тебе что, своих азербайджанцев не хватает? Выйдешь замуж за гяура (неверного) — убью!» Мы с Деметре встречались тайком. Дома были скандалы: «Мне зятя–гяура не надо! Я тебя из дома выгоню!» Выносить всю эту пытку было невозможно, и я ушла к Деметре. Жили мы пока без регистрации. Он, кстати, тогда еще не был таким верующим. Потом встал вопрос об отъезде в Грузию. Я уже была на четвертом месяце беременности. Позвонила сестре — попрощаться. Та мне устроила встречу с матерью и другими сестрами. Деметре боялся пускать меня на это свидание:
— Вдруг они начнут тебя бить, и мы потеряем нашего ребенка.
— Ну, что ты, — успокаиваю его, — они же не дикие.
Он опять за свое:
— Я пойду с тобой и где–нибудь в кустах спрячусь. Если что не так, выскочу к тебе на помощь.
Еле–еле отговорила его от этой затеи. К тому же он у меня не Рембо — худенький, ростом чуть повыше меня.
В общем, сидели мы в парке на скамейке, разговаривали. Мама плакала, отговаривала меня ехать:
— В Грузии света нет, газ постоянно отключают. Как ты там будешь? Живите уж лучше у нас в Баку.
— Это же его родина, там его мать. Кто за ней присмотрит? — объясняла я.
— А вдруг она не примет тебя как невестку?
Мне и самой было страшно об этом думать, но я, как могла, защищалась:
— Мой муж ее любит, и я ее буду любить и уважать. У нас все получится.
Деметре с нетерпением ждал меня дома и встретил вопросом: