— Ну, как? Все мирно?
Узнав, что «в Багдаде все спокойно», на другой день пошел к моей матери с «официальным визитом». Купил цветной телевизор, всякие сладости и хотел было взять шампанское, да я его одернула:
— Забыл, что мы мусульмане? Алкоголь нельзя.
Встреча прошла спокойно. Моя мать такого визита явно не ожидала и заметно успокоилась. Стала его усиленно чаем поить. Деметре пьет, не отказывается. Потом мне признался: «Я, наверно, за всю жизнь столько чая не выпил».
Отправились мы в Грузию. Ехала я со страхом — как там меня примут. Свекровь встретила меня спокойно, хотя без особой радости. Конечно, она хотела иметь невесткой грузинку.
Постепенно я освоилась, стала учить грузинский. Вскоре мы расписались. Родился мой первый мальчик, а Деметре духовно окреп. Атеистом–то он никогда не был, а тут зачастил в церковь. Я сначала обижалась:
— Ты целый день работаешь. Хоть в воскресенье побудь со мной! Ну что вы там, в этой церкви, делаете? Можно и дома помолиться.
— Дома одно, в церкви другое, — отвечал он и торопил меня с крещением сына. Я сперва колебалась, нужно ли это, потом согласилась.
— А сама?
— Нет, я пока некрещеная. Муж на меня не давит. Он считает, что всему свое время, и к вере человек должен прийти без принуждения. Кроме того, для меня перемена веры — как предательство. Если я родилась мусульманкой, то зачем отрекаться от веры отцов? Правда, намаз я теперь не совершаю, совсем забросила. Деметре дал мне молитвослов. Я перевела некоторые молитвы на азербайджанский язык — так мне понятнее. Особенно мне нравится молитва «Отче наш», я читаю ее по утрам. Что будет дальше, пока не знаю. Посмотрим.
— А как складывалась жизнь в Грузии?
— Так и складывалась — Луку в год крестили. Жалко, что поздно я согласилась. Зато Мате крестили почти сразу после рождения. Я даже не знала, что это так важно. И разница между мальчиками есть. Вот каждое воскресенье Деметре их водит на причастие: старшего за руку, младшего в «кенгуру» сажает. Так Лука не хочет, каждый раз упирается. Зато как причастится — становится тихий, спокойный. А с Мате таких проблем нет, он с рождения к Богу прирос.
— Как Деметре к детям относится?
— Очень любит их. Мне то и дело говорит: «Элиз, посмотри, каких нам Господь детей дал! Мы должны еще больше молиться». Я и так каждый день прошу Бога, чтобы Он меня вразумил, как детей правильно воспитать. Вдруг что упущу? Вся ответственность на мне. Отец их редко видит, много работает. Очень хочу, чтобы они выросли хорошими людьми. Хотя у нас есть деньги, я не приучаю их к роскоши. Лука, когда что–то хочет, всегда осторожно спрашивает: «Мама, а можно это купить?» Детей нельзя заваливать ни сладостями, ни игрушками. Когда всего много, все обесценивается, и ребенок уже не чувствует радости. Зато когда потеряет — это трагедия. В жизни надо быть готовым ко всему: сегодня деньги есть, а завтра их может не быть. Но ведь это не катастрофа. Я Диане говорю, что хочу третьего ребенка. А она удивляется: «Когда же ты будешь отдыхать и жить для себя?» А дети и есть моя жизнь. Зачем мне отдых?
— Твоя мама к вам приезжает?
— Да, недавно была. Хотела посмотреть, как я тут живу. Познакомилась с Тасико — моей свекровью. Увидела, что у нас все хорошо, и давай мне по–азербайджански, чтоб другие не поняли, мораль читать:
— Смотри, узнаю, что ты с Тасико плохо обращаешься — голову тебе отрежу! Ты ей чай как можно чаще давай. Налей и на подносе ей в комнату неси.
— Мама, — говорю, — грузины столько чая не пьют.
— Учи ученого, — рассердилась она. — Делоне в чае, а в уважении!
А потом совсем развоевалась:
— Давай, — говорит мне, — когда ты в Баку приедешь, детям обрезание сделаем!
Тут я и сорвалась:
— Ну уж нет! Они теперь крещеные. Мои дети христиане. Зачем им обрезание? И Деметре будет неприятно.
Мама обиделась на меня из–за обрезания, а я спокойно вздохнула, когда мы ее проводили в Баку.
Тут с качелей вернулась Диана с малышами и выдала последнюю новость:
— А знаете, что Элиз меня по–азербайджански говорить научила? Теперь на базаре с татарками, кто зелень продает, торгуюсь только так — Диана тут же лихо разыграла диалог в лицах, развеселив всех. В финале снова перешла на русский. — Они мою речь слушают и спрашивают:
— Ты кто? Гурджи?
— Иох, — говорю. — «Нет», значит.
— Гречанка?
— Иох.
— А кто?
— Ормени.
Они от удивления головами качают: мол, как это у армянки с азербайджанцами мир и даже их язык выучила? И вдруг как начали мне в сумку киндзу, петрушку и тархун огромными охапками совать: