— Я… я раньше всегда постилась, — сникает Диана.
— Деметре всегда строго постится, — говорит Элиз.
— Повезло тебе с мужем, — вздыхает Диана. — А к моему берегу один мусор плывет.
— Не горюй, — утешает ее Элиз. — Мы с Деметре всегда молимся, чтобы Господь послал тебе счастье.
И пришло к моей крестнице счастье. Правда, сначала оно выглядело так — Диана кружит по парку с коляской и пренебрежительно сообщает, что, мол, клеится к ней один тип и замуж зовет. А ей это надо? А тип пристает, у-у, какой приставучий! Тут едва ли не вся «биржа нянь» завопила хором:
— Диана! Не упускай свой шанс!!!
Нам с Элиз жених понравился. Но стоило завести разговор о замужестве, как обнаружилось — это дитя улицы, стойкое в беде и нужде, панически боится счастья. Горе — да, оно ей родное. А любовь, преданность, семейное счастье — это байки для дурочек из завирального кино. Диана считала себя практичной и, влюбившись, боялась любить.
Пятнадцатого октября состоялась типичная для Тбилиси интернациональная свадьба с тостами на трех языках. На свадьбе Диана была неузнаваемо красивой и летала, как птица, исполняя армянский свадебный танец шалахо. А потом, запыхавшись, она говорила нам с Элиз, светясь от радости:
— Счастливей меня, девочки, человека нет. Армен меня на руках носит и все твердит: «Бог послал мне такую жену, какую я искал!»
После свадьбы молодые переехали в собственный дом. И здесь Диана призналась мужу, что однажды по совету подружки она в ночь под праздник загадала о суженом и услышала во сне его имя — Давид.
— А я и есть Давид, — улыбнулся Армен. — Мне при крещении сказали, что имени Армен в православии нет, и дали мне имя Давид.
— А я в крещении Дарья, и никакая я не Диана, — призналась молодая жена.
Давид и Дарья сейчас счастливы. Что будет потом, пока неизвестно. Но молится за них старенький батюшка Филарет и молимся все мы. Сохрани их, Господи, и спаси!
Огнетушитель для ненависти
«Где оскудевает любовь, там непременно на место ее входит ненависть».
Арам Оганян, худой тридцатилетний парень, откинул со лба черную прядь и с удовлетворением оглядел свое творение — только что опубликованный постинг на одном из форумов. На форуме обсуждалась тема «Кого и почему я ненавижу», вызвавшая живейший отклик у юзеров.
Например, некто Боинг написал: «Я ненавижу мою одноклассницу Наташу».
Евлампий, русский националист, подробно перечислил: «Терпеть не могу кавказцев, мусульман и плодючих китайцев!»
Евлампию ответил украинский националист Мыкола: «Ненавижу всих москалив!!! Москали, геть с Украины!»
Словом, Арам не мог пройти мимо и тоже написал: «Я бы на куски порвал всех азербонов и турок за армянский геноцид!»
Хотел написать еще что–нибудь, но по экрану монитора в интернет–кафе поползла строка: «Ваше время истекло».
Мать вчера прислала ему из Греции деньги, вот он и оттянулся по полной программе в интернет–кафе. Должны же быть у него хоть какие-то радости? А то не жизнь, а одни огорчения. Хорошей работы нет и не предвидится. Квартиру мать продала, чтобы перебраться в Грецию. Вот и живет Арам уже шестой год у соседей–грузин, заносчивых, как и все грузины. Гостеприимные они, конечно, и Арама любят. Но когда хозяин дома Вахо начинает рассуждать о великой духовной миссии Грузии в мире, его сестра Этери не без иронии добавляет:
— Когда Иисус Христос придет во второй раз, он обязательно будет говорить по–грузински.
Арам в таких случаях старался не рассмеяться. Уж чем–чем, а армянскими мозгами его Бог не обидел.
На другой день Арам снова заскочил в виртуальную забегаловку и обнаружил в почте письмо: «Брат! Бог милостив и милосерден! Ваш пророк Иса учил любить людей. Жаль, что ты, христианин, не знаешь основ его учения. С любовью, Джамиля из Баку».
Арам даже вскипел от негодования: как какая–то мусульманка смеет учить его христианским заповедям? Что бы ей написать такого, чтобы посадить в лужу и доказать свое интеллектуальное превосходство? Думал–думал Арам и, ничего не придумав, отправился за помощью к суперверующей Этери.
К Этери, некрасивой старой деве, относились в семье свысока. Да и как можно уважать человека, совершенно равнодушного к деньгам и политике, но пропадающего все время в церкви? Мало того, еще дома длиннющие молитвы читает.
— Бедная, — вздыхали родственники, — что ей еще в этой жизни осталось?
Этери, выслушав Арама, поставила свой диагноз:
— Тебя, Арам–джан, Господь к себе призывает. Неважно, как это произойдет, — через мусульманку или еще через кого–нибудь. Вот я тебе лучше книжки дам. Прочти — и поймешь, как ей ответить.
Пришлось, ясное дело, скроить вежливую улыбку и отправиться читать книжки. Но читать не получалось. Ни к христианской, ни к какой другой литературе Арам особого интереса никогда не испытывал. Свое жизненное кредо он сформулировал гениально и просто:
— Миру — мир, армянам — деньги.
Полистав книжки и исчиркав напрасно два листа, снова поплелся к Этери за помощью. А она, как ни странно, тут же набросала ответ, да еще и уверила:
— Пошли вот это, и увидишь, что будет.
Этери оказалась права. Джамиля заглотила крючок и ответила более подробно: «Только умные люди не стесняются признавать свои ошибки. Как я рада, что ты не фанатик и твой постинг был вызван сиюминутным настроением. Мне очень хочется узнать о тебе побольше. О христианстве я знаю очень мало. В Баку меня окружают только единоверцы. Мне хотелось бы иметь друзей с другим мировоззрением. Напиши мне, я с радостью отвечу».
Через неделю Арам уже с нетерпением ждал писем из Баку и даже пошел в атаку: «А слабо тебе приехать ко мне в Тбилиси? Ведь мы враги».
«У меня нет врагов, потому что я свободна от ненависти, — писала Джамиля. — Я стараюсь подходить к людям только с хорошей меркой. Я как раз собиралась в Тбилиси к родственникам, и мы сможем увидеться».
Встреча бывших недругов состоялась на проспекте Руставели. Арам смотрел на гостью во все глаза. Ее смуглое, прекрасное, улыбающееся лицо казалось ему таким родным и давно знакомым…
— Я тебе город покажу, — предложил Арам. — У Тбилиси древняя история. А знаешь, что Тбилиси в переводе значит «теплый»? Его царь Вахтанг Горгасали на месте горячего серного источника основал. Хочешь, я тебе одну легенду расскажу?
Джамиля восхищенно слушала, удивляясь эрудированности Арама. А никакой эрудированности и в помине не было. Зато теперь вечерами, вооружившись ручкой, он спешно конспектировал рассказы Этери о великих святынях Грузии, о мучениках, отдавших жизнь за Христа, и об истории этой многострадальной земли. Никогда он еще так жадно не учился, отыскивая в книгах интересные факты. А еще он насмерть боролся с собой, стараясь избавиться от жаргона, усвоенного с детства на улице.
— С тобой так интересно! — призналась Джамиля на прощанье, поглядывая на Арама из–под опущенных ресниц.
Арам был наверху блаженства. После отъезда Джамили они продолжали переписываться. И чем дальше, тем яснее Армен понимал: он хочет жениться на Джамиле, и другой жены ему не надо. Объясниться с Джамилей он не решался. Да и как надо объясняться в любви? Он даже Пушкина перечитал, отыскивая подходящие фразы, и целыми днями писал в уме длинные–длинные письма. А в итоге написал просто: «Я люблю тебя. А ты?» Джамиля ответила: «Я тоже».
Когда Арам позвонил матери в Грецию, сообщив о своем намерении жениться на Джамиле, та раскричалась так, что у Арама заложило уши:
— Только внуков–мусульман мне не хватало! Нет, нет и нет! Запомни, ни копейки от меня не получишь! Я сама тебе подыщу нормальную девушку, как только деньги на свадьбу соберу!
Ситуация у Джамили была не лучше. Медлительный и вальяжный Мамед Ибрагимов, усадив дочь на диван, стал, не торопясь, проводить воспитательную беседу: