Но подобные декларации уже не имели особого влияния ни среди населения, ни среди рядовых священников.
В течение 1943 года оккупанты изменили свое отношение к Православной Церкви. От политики заигрывания они перешли к политике неприкрытого ограбления и осквернения храмов. Так, в бюллетене полиции безопасности от 5 февраля 1943 года писалось о том, что «Русские церкви, разрушенные при советском режиме или во время военных действий, не должны ни восстанавливаться, ни приводиться в соответствие с их назначением органами немецких вооруженных сил»118.
Заслуживают особого внимания показания священника Ломакина о положении в Новгороде в конце 1943 года: «Чего только не устроили немцы и испанцы в домах Божьих, освященных вековыми молитвами, во что только не превращали наши святыни: казармы, уборные общего пользования, склады овощей, кабаре, в немногих случаях глазные лазареты, наблюдательные пункты, конюшни, гаражи, дзоты, штабы военных частей. Все что угодно — только не дома молитвы! А разбросанная в изобилии по храмам порнографическая литература немцев и испанцев, бесстыжие фотоснимки и беззастенчивые акварели на стенах храмов, исторических памятников и общественных зданий, устройство уборных, вонючих овощехранилищ и конюшен в святых алтарях дополняет жуткую картину морального разложения горе-победителей, недавних хозяев в городе.
Попирая чувства верующих, немцы дали распоряжение: «"В церковь ходить разрешается только по пропускам, которые даются на несколько человек"»119.
В целом можно согласиться с утверждением западных исследователей В. Алексеева и Ф. Ставру о том, что «германский фашизм был не менее враждебен христианству и особенно Русской Православной Церкви, чем советский коммунизм»120.
Безусловно, с самого начала оккупации нацисты относились к русской духовной жизни неоднозначно и крайне непоследовательно. Церковью играли, церковь использовали. Но все же что заставляло русских священнослужителей активно сотрудничать с немецко-фашистскими оккупантами? Многие из них, арестованные советскими органами государственной безопасности, так отвечали на этот вопрос: «Во-первых, это материальная заинтересованность. Мы были обеспечены службой и получали за нее гораздо больше материальных благ, чем при советской власти. Во-вторых, нам нравилось, что мы вновь стали уважаемыми членами общества, ну а, в-третьих, практически все из нас подвергались репрессиям со стороны коммунистов»121.
Всего же в захваченных районах РСФСР в 1941–1943 гг., по подсчетам М. В. Шкаровского, открылось примерно 2150 храмов122.
Практически все церкви, открытые в 1941–1943 годах оккупантами, продолжали функционировать до начала шестидесятых годов, до очередного гонения на церковь.
К концу 1943 года Патриарх Московский и Всея Руси Сергий имел в рядах своих сторонников большинство клира оккупированных областей. Это можно объяснить не только активной патриотической деятельностью Русской Православной Церкви, усилением партизанской борьбы, но и саморазоблачением нацистского оккупационного режима и его приспешников. В большинстве случаев священнослужители были вместе со своими прихожанами, стойко перенося все тяготы и невзгоды войны.
После освобождения священнослужители, показавшие себя стойкими борцами с фашистами и их союзниками, были награждены как советскими, так и церковными наградами, вьщвинуты на руководящую работу в Русской Православной Церкви123.
За многовековую историю нашего отечества православное духовенство не раз способствовало консолидации нации перед угрозой внешнего врага. Пользуясь тем, что церковь в предвоенные годы в СССР оказалась на грани уничтожения, нацисты всячески пытались использовать её в период оккупации для своих целей: духовного порабощения общества и изоляции Сил сопротивления. Церковь ими рассматривалась как филиал министерства пропаганды, а священнослужители как потенциальные агенты немецких спецслужб.
Пренебрежительное отношение к христианству вообще и к православию в частности скрывалось у нацистских идеологов за лозунгами об «освобождении русской церкви от ига большевизма». Каждый факт сотрудничества православных священников и нацистов широко освещался в коллаборационистской печати.
Советское Сопротивление не сразу преодолело свое негативное отношение к Русской Православной церкви: на первом этапе войны священники по инерции воспринимались как враги и потенциальные союзники фашистской Германии.