На части оккупированных польских территорий было создано так называемое генерал-губернаторство, другая часть была присоединена непосредственно к Германии в качестве административного образования Вартегау. И в Вартегау, и в генерал-губернаторстве поляки быстро поняли, что, как представители «низшей расы», они обречены на системную дискриминацию и тяжелый труд во имя процветания Третьего рейха. «Отныне политическая роль польского народа закончена. Он объявляется рабочей силой, больше ничем, – заявил глава генерал-губернаторства Ганс Франк. – Мы добьемся того, чтобы стерлось навеки само понятие Польша» (Польша в ХХ веке…, 2012: 286). В свою очередь, главнокомандующий сухопутными войсками фельдмаршал Вальтер фон Браухич констатировал: «Этнополитические меры, которые принимаются по распоряжению фюрера для обеспечения безопасности немецкого жизненного пространства в Польше… неизбежно должны привести к тому, что в ином случае могло бы считаться необычными, жестокими мерами в отношении польского населения на оккупированной территории» (Рис, 2018: 175).
В начале 1940 г. в Берлине планировали депортировать из Вартегау в генерал-губернаторство до 600 тыс. представителей «низших рас». В мае 1940 г. плановая служба РКФ уточнила: в ходе колонизации Вартегау необходимо было вывезти из региона 560 тыс. евреев (100 % населения области этой национальности) и 3,4 млн поляков (44 % населения области этой национальности). Выселение коренного населения Вартегау должно было растянуться на долгое время; по состоянию на конец 1940 г. число депортированных составило всего лишь 305 тыс., примерно половину из которых составляли евреи, а половину – поляки (Vom Generalplan Ost zum Generalsiedlungsplan…, 1994; Wasser, 1994; Prusin, 2012: 77–80; Туз, 2018: 593). Судя по записям рабочего дневника генерала Гальдера, в 1941 г. планировалась депортация не менее 560 тыс. евреев и поляков (Гальдер, 1969: 323).
Проживавшие на территории генерал-губернаторства евреи также оказались под ударом. Политика нацистов в отношении «еврейского вопроса» кардинально радикализировалась по сравнению с довоенным временем. Речь уже не шла об узаконенной дискриминации и принуждении к эмиграции. За осуществлявшимися айнзацгруппами и военнослужащими вермахта массовыми убийствами последовало создание гетто – своего рода резерваций для евреев. Гетто рассматривались как временное решение «еврейского вопроса» (Рис, 2018: 181), однако каким будет окончательное решение, в Берлине еще не знали. Начиная с лета 1940 г. в РСХА раздумывали над возможностью отправки евреев на Мадагаскар (Моммзен, 2018: 127–130; Browning, 2004: 81–89), однако этот химерический проект (заимствованный, кстати говоря, у французских и польских националистов) (Шмидт, 2018) был явно невыполним. В качестве другого варианта «окончательного решения» рассматривалась возможность сосредоточения евреев в резервации под Люблином. Как отмечалось в одном из отчетов, «эта территория с ее крайне болотистой природой может… служить еврейской резервацией», которая «может привести к значительному сокращению еврейского населения» (Browning, 2004: 45).
Пока в Берлине обсуждали эти планы, в уже созданных еврейских гетто на территории Польши начался голод. «Быстрое вымирание евреев для нас не имеет никакого значения, если не сказать, что оно желательно», – писал заместитель начальника гетто в Лодзи (Браунинг, 2010: 82). Впрочем, идею уничтожения голодом разделяли не все; некоторые оккупационные чиновники говорили о необходимости организации трудового использования заключенных в гетто евреев. В конечном итоге прагматики взяли верх; после этого, как отмечает Кристофер Браунинг, «смертность в гетто стабилизировалась и даже несколько уменьшилась, однако угроза голода висела над гетто всегда» (Браунинг, 2010: 83).
Все применявшиеся на территории оккупированной Польши практики: уничтожение «враждебных категорий» населения айнзацгруппами, выселение местных жителей и замена их германскими колонистами, дискриминация поляков и геттоизация евреев, последовательное пренебрежение вопросами продовольственного снабжения представителей «низших рас» – впоследствии в значительно радикализированном виде были использованы в «войне на уничтожение» против СССР. Использование этих практик в Польше не вызвало каких-либо значительных протестов у представителей германских политических, экономических и военных элит. Отдельные германские военные возражали против массовых убийств во время «польской кампании» в сентябре 1939 г., однако таких людей было немного. Как отмечает современный германский исследователь, «уже в 1939 г. генералы вермахта были готовы принять идеологически обоснованное насилие против гражданского населения как характерную черту этой войны» (За рамками тоталитаризма…, 2011: 246). Экономисты же, как и представители РСХА и РКФ, были прямо вовлечены в процесс нацистского освоения «жизненного пространства» в Польше.