Андрей молниеносно развернулся, одновременно вытаскивая сарацинский меч. Он уже стоял в боевой позе, готовый ко всему или почти ко всему, когда взглянул своему противнику в глаза, — и показался самому себе смешным.
Это была Мария, закутанная в белую пелерину с капюшоном, так глубоко надвинутым на лицо, что Андрей узнал ее только по лучащимся радостью глазам.
— Я сдаюсь! — воскликнула она с наигранным страхом. — Поверь, у меня нет ничего, чем я могла бы сражаться.
Для Андрея ситуация была крайне неловкой. Он со стыдом вложил меч в ножны. Легкий румянец появился на его лице.
— Откуда вы тут взялись? — спросил он неуверенно.
— Я вовсе не рассчитывала, что вы обрадуетесь, увидев меня, — сказала Мария. Быстрым движением она сдернула с головы капюшон, и ее пышные волосы упали на плечи. В глазах мелькнула плутовская искра. — Сегодня днем вы просто сбежали от меня.
— Это… не имело к вам никакого отношения, — объяснил Андрей.
— Ну-ну, — сказала Мария. — Значит, у вас есть тайны. Речь идет о женщине, я не ошибаюсь?
— Нет, женщина тут ни при чем, — отчаянно замотал головой Деляну, стремясь ее разубедить. — По крайней мере, в том смысле, который вы имеете в виду.
— Ага, — иронически протянула Мария и сморщила лоб, что усугубило плутовское выражение ее лица. — Но что же я имела в виду?
— Ну, я не знаю, — растерянно признался Андрей, чувствуя, что краснеет. — Во всяком случае, сегодня утром речь шла о родственнице Фредерика.
— Его родственники должны быть, кстати, также и вашими, если я не ошибаюсь, — усмехнулась Мария.
— Да, конечно. — Андрею стало вдруг жарко. — Но я давно их не видел.
— Ну-ну. А что видите вы сейчас? — Мария подошла к нему на полшага и встала на цыпочки.
— Я… — глухо начал Андрей. Его сердце стучало где-то в горле. — Я вижу…
— Ну? — настаивала Мария внезапно осипшим голосом. — Что же вы видите?
Мысли Андрея — или то, что от них осталось, — спутались.
— А вы, — выдавил он наконец, — в такое позднее время ходите одна?
Мария наклонила голову набок, и ее полная ожиданий улыбка стала прохладнее.
— Вы говорите, как мой брат. Но я оставила его дома. Иначе бы я не смогла к вам подойти и застать вас врасплох. Я думала… нет, я знала, что увижу вас снова. Где вы оставили своего племянника?
— Там, где мы остановились, — ответил Андрей, чувствуя, как по лбу у него скатывается капля пота. — У друзей.
Мария расстегнула пелерину и села на край колодца. Опираясь руками о камни, она раскачивалась из стороны в сторону, слегка наклоняясь вперед, что еще больше подчеркивало декольте ее платья. Было видно, как поднимается и опускается ее грудь. Андрей при всем желании уже не мог объяснить себе ее состояние как случайное. Еще до Рады было два-три случая, когда он исчезал в стогу с деревенской красоткой, после чего та строила ему глазки. Но тут было совсем другое.
И это другое выглядело настоящим безумием.
Как загипнотизированный, он подходил к ней все ближе, произнося слова осипшим голосом:
— Этого вам не следовало делать.
— Чего не следовало делать? — спросила Мария, прямодушно глядя на него. — Разве запрещено следовать велению глубокого искреннего чувства? Разве запрещено слегка облегчить судьбе путь?
— Я… нет. — При этом Андрей подумал о городской страже, которая ходит где-то здесь, об опасности, угрожавшей в том случае, если обнаружат его, колдуна, который в этот момент сам околдован. — Дело в том, — продолжил он все так же беспомощно, — что я простой мужик из далекой трансильванской деревушки.
— И что с того? — спросила Мария, улыбаясь и наклоняясь еще больше вперед. — Трансильванские мужики — не настоящие мужчины, что ли? Вы это хотели сказать?
— Отчего же? — Андрей мгновение был близок к тому, чтобы вскочить и убежать от этой юной и настойчивой женщины, как от превосходящего по силе врага. Но правда против воли вырвалась у него: — Очень может быть, что я готов… влюбиться в вас.
— А что бывает, если двое любят друг друга или готовы влюбиться? Разве это не самое нормальное в мире? Ты… вы особенно понравились мне один раз — когда сделали вид, будто не заметили меня. — И Мария звонко рассмеялась.
Андрей испытывал возбуждение, которое счел предательством в отношении Рады. А с другой стороны, из него уходило все, связанное с холодным рассудком, сдержанностью и осторожностью. Он чувствовал, что не имеет права пускаться в обольстительную и в то же время коварную игру с Марией, знал, что для нее это не просто развлечение или источник острых ощущений, которые она могла бы вкусить в своей не богатой событиями жизни. Но все это уже не имело для него решающего значения.