— Умирай сама за него, если этого тебе хочется, а я… ах, какая тоска, Катуальда!.. скоро наступит этот ужасный Вакхов день… меня отдадут… отдадут… возьмет меня Сервилий и будет моим господином навсегда, на веки!.. никогда я от него не избавлюсь!
Аврелия тихонько заплакала.
— Моя милая Аврелия, — сказала Катуальда, поцеловав в голову свою госпожу, — ты полюбила? кого, Аврелия? не того ли ужасного человека?.. не…
— Кого, Катуальда?
— Если ты уже любишь, то узнай хорошенько человека прежде, чем отдать ему свое сердце. О, милая, добрая моя госпожа!.. не погибай, не пропадай, как…
— Кто?
— Не мне это говорить и не тебе это слушать, потому что я слишком тебя люблю, чтоб оскорблять твой слух разными сплетнями. Кай Сервилий — добрый человек, прекрасный, ты прожила бы с ним спокойно…
— Но…
— Ты любишь другого? кого?.. его врага?
— Фламиния? да разве он здесь? — спросила Аврелий с наивным удивлением.
— Нет, нет, он здесь никогда не бывает, — торопливо перебила Катуальда, — он живет в Риме.
— А он хорош собой? ты его видела?
— Никогда я его не видала, госпожа… где я могла его видеть?
— И я не видала, потому что он не живет на своей вилле с тех пор, как передал ее по закладной во владение ростовщику. Никто здесь не живет из молодых патрициев или плебеев, кому люба такая глушь?
— Можно любить и не знатного… ты любишь? — неотвязчиво приставала Катуальда.
— Я сама не знаю… некого любить в нашей глуши… несколько лет тому назад мне казалось, что мое сердце нашло человека, достойного любви, но… судьба нас разлучила… он был…
— Невольник? — спросила Катуальда глухим голосом, стараясь удержать тяжелый вздох, готовый вырваться из ее груди.
Она нервно вздрогнула и прошептала:
— Невольник!.. это был он… Аминандр… ты его любишь?
— Мне и до сих пор кажется, что я могу полюбить только того, кого изберет само мое сердце, — уклончиво ответила Аврелия. — Если отец и отдаст меня насильно за своего приятеля, то не может приказать мне любить его. Я буду рабою, но мысль моя все-таки свободна и свободной останется.
— Аврелия! — воскликнула Катуальда в ужасе, — я знаю, предчувствие давно мне сказало, что ты…
Ее восклицание было прервано сиплым голосом старой кухарки, высунувшей на террасу голову из двери.
— Так я и знала, так я и знала, — грубо заворчала она, — эта бездельница всегда всем хлопот наделает!.. я ищу госпожу по всему дому… я и Барилл, оба с ног сбились… я так и знала, что непременно ты, Катуальда, ее затащила куда-нибудь о пустяках болтать!.. господин гневается, мы ищем, а они обе вон где стоят да звезды считают!..
— Меня отец зовет? — торопливо спросила Аврелия и ушла в дом.
— Нет, уж что и говорить, — продолжала кухарка, по-прежнему стоя за порогом и высовывая голову в дверь, — нынешние молодые слуги гораздо хуже прежних… вместо того, чтоб старым-то людям помогать, они только льстят господам да пользуются их милостью. Что ты здесь толчешься, Катуальда? Хоть бы ты очаг-то за меня вымыла, а я завтра поспала бы подольше.
— Я и так нынче за тебя целый мешок гороху нашелушила, — возразила молодая девушка с досадой.
— Гороху!.. экая услуга великая!
— А ты забыла, что меня господин посылал за барбунами на пруд, а оттуда в дом Кая Сервилия с целою корзиной этой рыбы? ведь к соседу-то добрая миля будет, да и сажалка-то не близко. Провозившись с твоим горохом, я должна была бегом бежать, без передышки.
— Знаю я и еще одно доброе местечко, куда ты таскаешься! — проговорила кухарка с укоризною, но понизив голос, — вот постой, болтушка, выдам я вас господину, накроют голубчиков и такого зададут жару, что век не забудешь!
— А пожалуй, накрывайте! — также тихо отозвалась Катуальда. — Мне-то что до этого! Мне плохо не будет, если у нас явится новая госпожа: я сумею угодить ее причудам; ну а вам это будет не сладко. Ха, ха, ха!.. чудаки, право, эти богатые господа!.. придумают что-нибудь, перетолкуют между собою, поладят, и дело сделано; а каково от этого дела другим, — что им до того!
— Это ты, безмозглая, правду говоришь, — ответила кухарка несколько ласковее, — порешили: ты-де женись на моей дочери, а я женюсь на твоей воспитаннице; а каково будет старым-то, верным рабам, когда молодая-то госпожа, причудница, весь дом кверху дном перевернет, — до этого старому греховоднику нет заботы. Сервилиевским слугам что за беда!.. наша туда попадет, никому худа не сделает; добрая госпожа, иначе про нее не скажешь, а вот нам-то, горемыкам, что терпеть придется, как его-то ветреница будет над нами командовать!.. а-а-ах, горе наше горькое!..
— Бабушка Эвноя, старики и того не обдумывают, каково будет молодым госпожам с ними жить; наша-то потоскует да, пожалуй, обтерпится; у нее кроткий характер, уживчивый, а Люцилла…
— Уж что и говорить… ну, да наш-то ей крылья обрежет покороче, нежели я курам.
— Как бы не обрезал! ха, ха, ха!
И залившись неудержимым хохотом, Катуальда подошла к старухе, зажав себе обеими руками рот, чтобы в доме не слышали ее смеха.
— Так она и даст ему потачку, дожидайся! — продолжала она, наклоняясь к уху старухи, — так она для него и будет банки да горшки с места на место перестанавливать! будет узнавать, в каком амбаре какой кот засажен, да какая наседка сколько цыплят вывела!.. так и будет толковать с ним по десяти раз в день об одном и том же!.. Аврелия, по чем я в прошлом году ячмень то продавал? — по стольку-то, батюшка. — Пройдет час-другой, опять он кричит: почем мы ячмень продали? заладит одно и то же, конца нет. Никогда, никогда не забуду, как он раз купил какие-то семена цветочные, особенные, у проезжего армянина… все ему надо знать, все до последней ниточки, расспросил он этого армянина, кто он, как его зовут, из какого города, да после все это и забыл. Уж и мучил же он госпожу!.. семена посеяли, они не взошли… заладил старый чудак об этом армянине толковать, а имя-то его было мудреное, он все забывал; верно, обманщик нарочно выдумал себе такое прозвище, что не выговоришь. Кличет госпожу беспрестанно: сними со стенки дощечку, где имя армянина записано, и прочти, — сам-то плохо читает, не видит… неделю мучил ее этим!.. мне сначала ее жалко было, а потом смех меня разобрал… он крикнет: Аврелия! а я вместо нее высунусь в дверь из-за занавески да и отвечаю: — Эксакустодиан из Тиграноцерты, батюшка! — знала я, зачем он кличет. Издали-то он не видит, я ли это стою или госпожа, так и отвечала за нее, покуда раз не попалась. Очутился старик не на своем кресле, а подле двери, увидал, что это я отвечаю, схватил меня за косу да и отдул своей палкой.
Будет у него жена молодая, так не дождется он от нее этого почтения. Аврелия его любит, как дочь, уважает, терпит безропотно его причуды: мы — рабы его; мы должны его слушаться…
— И жена также должна.
— Знаю, что должна: всякая другая и стала бы угождать ему в надежде на скорое наследство, только не Люцилла… эту сломаешь, убьешь, но не согнешь по своей воле! нет!
Глава X
Причуды старого богача
Аврелия застала отца в его спальне. Это была довольно большая и высокая комната, с выбеленными стенами и потолком, без всяких украшений; у окна стоял письменный стол, полный разных бумажных и кожаных свертков, пузырьков с различными чернилами, заостренных палочек для писанья, которые тогда употреблялись вместо перьев, пакетов с семенами и т. п., все это было разложено в строгом порядке; над всем этим, точно кумир божества на пьедестале, красовались, на маленькой деревянной подставке, старые, простые водяные часы с головкою египетского сфинкса на крышке. Перед столом стояло широкое деревянное кресло, когда-то имевшее мозаические и бронзовые украшения, которые теперь уже отвалились, о чем свидетельствовали пустые впадины на ножках и спинке. У одной из стен, в углу, было прилажено широкое каменное возвышение, служившее кроватью. Там, под легким пологом, защищавшим от мух и комаров, лежал отец Аврелии.